автором, не понимает своего создания . В результате сновидение, рассказанное после пробуждения, является конфронтацией со скрытыми противоречиями и глубинами своего «я». Поэтому рассказ о сне - это отрефлектированная форма конфронтации с собой, включая конфронтацию между «я»-субъектом и «я»-объектом, между «я» знающим и «я» не знающим самого себя и своего положения в мире. Этот потенциал сновидений был задействован Толстым: как мы видели, он использовал записи своих снов как форму саморефлексии и самоописания.
Но этим значение снов не ограничивалось. Время от времени Толстому снились целые философские и социальные концепции, и, проснувшись, он записывал результат - с переменным успехом. 23 марта 1890 года он видел во сне, что «материя претворяется, изменяет форму, но не уничтожается, и это было доказательством бессмертия». Это было «ново и ясно», но при пробуждении доказательство потерялось, остался только образ порошка на тарелке (51: 31). В ночь на 20 июня 1909 года, читая накануне рассуждения Энгельса о Марксе, Толстой «проснулся от ясного, простого, понятного всем опровержения матерьялизма». Записывая этот сон в дневнике, он добавил: «Наяву вышло не так ясно, как во сне, но кое-что осталось» (57: 87).
В нескольких случаях Толстой публиковал произведения, основанные на снах12231. 22 октября 1909 года во сне он горячо говорил о Генри Жорже. (Толстой был большим поклонником его труда «Прогресс и бедность», в котором растущая бедность ставилась в непосредственное отношение к институту частной собственности на землю.) На следующий день Толстой записал свой сон (57: 157-158). В течение следующих двух месяцев Толстой создал на основе этой записи очерк о земельной собственности. Опубликованный в 1911 году под названием «Сон» (38: 23-29), этот очерк является одним из самых важных заявлений Толстого по вопросу о положении крестьян в пореформенной России (а этот вопрос занимал его со времени трактата «Так что же нам делать?»). Закончив свой очерк, Толстой отметил в своей записной книжке, что это произведение было основано на подлинном опыте:
Все то, что я записал, я точно видел, слышал во сне. Правда, я часто и много думаю наяву о земельном вопросе, но то, что я слышал во сне, я не думал сам наяву, а услышал только во сне (57: 264).
Эта запись свидетельствует о сложном и плодотворном для Толстого отношении между двумя «я» - «я», которое думает наяву, и «я», которое слышит во сне то, о чем не думает наяву.
Сон: мир вне времени и представления
Философский потенциал сновидений казался Толстому еще более значительным, когда на основании своих снов он делал выводы по основополагающим вопросам о сознании, способах репрезентации и переживания времени, а также о главной проблеме - смерти.
8 марта 1904 года Толстой записал такой знаменательный сон:
Видел сон. Я разговариваю с Гротом и знаю, что он умер, и все-таки спокойно, не удивляясь, разговариваю. И в разговоре хочу вспомнить чье-то суждение о Спенсере или самого Спенсера, что тоже не представляет во сне различия. И это рассуждение я знаю и говорил уже прежде. Так что рассуждение это было и прежде и после.
Здесь Толстой приостановился и сделал далекоидущие философские заключения о времени и о личности:
- То, что я разговариваю с Гротом, несмотря на то, что он умер, и то, что рассуждение о Спенсере было и прежде и после и принадлежало и Спенсеру и другому кому-то - все это не менее справедливо, чем то, что было в действительности, распределенное во времени.
8 марта 1904. Я. П. Е. б. (55: 18-19).
Содержание этого сна восходит к реальному жизненному событию. Толстой видит себя говорящим с тем философом, Николаем Гротом, который в 1887 году пригласил его сделать доклад о его сочинении «О жизни и смерти» на заседании московского Психологического общества. В более ранние годы Грот был последователем Герберта Спенсера и, как и Спенсер, сторонником теории эволюции и агностиком. (Спенсер понимал эволюцию как процесс преобразования материи.) Однако когда Грот заинтересовался сочинением Толстого, он перешел на метафизическую позицию и был занят подготовкой труда о душе, в связи с чем изучал диалог Платона о смерти Сократа, «Федон». К концу жизни Грот надеялся создать синтез эмпирической науки и метафизики. Грот умер в 1899 году, прежде чем ему удалось сформулировать эмпирическое доказательство бессмертия души.
Через два дня Толстой вернулся к своему сну о Гроте и сформулировал пережитое во сне в философских терминах: «Я видел сон, который уяснил многое, именно то, что сон соединяет в одно то, что в действительности разбивается по времени, пространству, причинности <...>» (55: 19-20). Через четыре месяца он записал общие выводы о времени, пространстве, причинности и личности как категориях, неприменимых к жизни как она переживается в сновидении:
Жизнь в сновидении происходит вне времени, пространства, вне отдельных личностей: имеешь дело во сне с умершими как с живыми, хотя знаешь, что они умершие. Также и место - и в Москве и в деревне, и время - и давнее и настоящее (55: 64, 12 июля 1904). Едва ли не самой важной частью этих философских выкладок было наблюдение о стирании разницы между живыми и мертвыми.
Толстой рассуждал в этих категориях и раньше, вне контекста сновидений, но также на основании каждодневного опыта. Одна из карманных записных книжек Толстого содержит размышления, датированные 21 июля 1870 года, причем в этом случае, рассуждая о формах времени и пространства, Толстой упоминает Канта:
21 июля *1870* Я купаюсь. Лошадь привязана и глядит на меня, когда я выплыл из купальни. Знает ли она, что это я, - тот я, который приехал на ней?
Кант говорит, что пространство, время - суть формы нашего мышления. Но, кроме пространства и времени, есть форма нашего мышления - индивидуальность. Для меня лошадь, я, козявка суть индивидуумы, потому что я сам вижу себя индивидуумом, но так ли лошадь? (48: 126, курсив Толстого).
Нет сомнения, что и в других случаях, оперируя с категориями времени, пространства, причинности и личности, Толстой опирался на Канта, а также на Шопенгауэра. Возможно, что рассуждения о сознании лошади связаны с увлечением Шопенгауэром, начавшимся летом 1869 года, когда Толстой прочел и Канта. (Именно Шопенгауэр рассуждал о том, что животные, в отличие от
