Мы уже проехали пару кварталов, когда я заметил, что люди на улице машут нам руками. И кричат что-то. Они показывали на задние двери кузова. Я высунул голову из окна кабины и увидел, что Джимми с грузчиками забыли запереть эти двери, и мы катим по Девятой авеню, разбрасывая по всей улице коробки «Ларедо». Уму непостижимо. Люди кричали нам, а мы притворялись, будто ничего не слышим, но, когда повернули за угол, увидели припаркованную прямо впереди полицейскую машину. Опаньки. Я сказал Стэнли: «Паркуйся, я закрою задние двери». Он посмотрел на меня совершенно пустым взглядом. Я сказал: «Иначе нас тормознут». Он сконфузился и признался, что мы не сможем выйти из кабины — включится сигнализация. Потому что он очень старался запомнить код безопасности, но всё-таки его забыл. Если я выйду из машины посреди Девятой авеню, взвоет потайная сирена.
Помню, мы с минуту посмотрели друг на друга, сказали: «Да ну на хрен», — и полезли из кабины через окна. Со стороны это выглядело, должно быть, совершенно изумительно. Спрыгнув на мостовую, мы дали дёру. Убедившись, что нас не преследуют, вернулись на склад, где застали злющего Джимми. Тот парень продолжал его доставать. Он угрожал Джимми. Говорил, что ни одна машина здесь больше не разгрузится, пока он не удостоверится, что все рабочие — члены профсоюза. Парень был безнадёжен.
В ту же ночь Джимми послал Стэнли Даймонда и Томми Де Симоне в Нью-Джерси с приказом приструнить этого профсоюзного активиста. Они должны были лишь слегка припугнуть его. Просто напомнить, что вредно совать нос в чужие дела. Вместо этого они грохнули упрямца. Уж больно обозлились, что он не послушался Джимми и что жил в каких-то трущобах в Нью-Джерси, куда им пришлось тащиться среди ночи, чтобы с ним поговорить. Всё это их так завело, что они не сдержались и убили его.
Глава одиннадцатая
В 1969 году Генри было двадцать шесть, они с Карен жили в Айленд-парк, всего в паре кварталов от Поли. Каждый из супругов владел новеньким «Бьюиком Ривьера», шкафы в доме ломились от модных вещей. У Генри было пятнадцать тысячедолларовых костюмов Бриони, больше трёх десятков шитых на заказ шёлковых рубашек и две дюжины пар туфель из кожи аллигатора, подобранных в тон костюмам и кашемировым спортивным пиджакам. Чтобы развесить все вещи, супруги порой воевали за вешалки. Ящики их секретеров трещали от набитых туда браслетов, тонких золотых и платиновых часов, сапфировых колец, антикварных брошек, золотых запонок и спутанных клубков золотых и серебряных цепочек.
У Карен были служанка и четыре норковые шубы. Она даже в магазин ходила в норке, а когда ей требовались деньги, просто раздвигала указательный и большой пальцы, показывая толщину пачки: от сантиметра до трёх. Комнаты детей были завалены игрушками из магазина «ФАО Шварц», а обшитый сосновой доской подвал набит подарками — колясками размером с яхту, кашемировыми кашне, подушками с вышивкой, импортной детской одеждой, наборами серебряных ложечек и целым зверинцем гигантских мягких игрушек.
Генри обзавёлся всем: деньгами, авто, украшениями, шмотками и — немного погодя — любовницей. Для большинства умников иметь постоянную подружку считалось нормой. Почти все друзья Генри так и поступали. Разумеется, и речи не шло о том, чтобы бросить жену и оставить семью, однако красоткой можно было щеголять перед друзьями, снимать ей квартиры, снабжать машинами, краденой одеждой и ворованными ювелирными изделиями. Любовница считалась признаком успеха, вроде породистой лошади или моторной яхты, и даже лучше: самое дорогое приобретение из возможных.
Генри. С Линдой мы встретились случайно. Всё закрутилось в конце 1969 года. Я готовился отсидеть два месяца в «Райкерс-Айленд» за контрабанду сигарет. Она и её подружка Вералин обедали в «Майклс Стейк Паб» в Роквилл-центре, а я там же тусовался с Питером Варио, сыном Поли. Неожиданно Питер завёл разговор с Вералин, а мне пришлось волей-неволей начать общаться с Линдой. Они с Вералин работали в Квинсе и снимали на двоих квартиру на Фултон-стрит в Хемпстеде. После ужина мы все отправились в «Вэл Энтони», небольшой клуб на северном берегу Лонг-Айленда, где ещё выпили и потанцевали. Линде было тогда двадцать лет, и она только что приехала в Нью-Йорк из Калифорнии. Загорелая блондинка. Красавица. Нас притянуло друг к другу мгновенно. Это была такая волшебная ночь, когда всё складывалось как надо. Питер с Вералин скоро ушли, а мы с Линдой продолжали танцевать и разговаривать. Я подвёз её к дому, но заметил поблизости машину Питера. Мы ещё покатались, а когда вернулись, автомобиль Питера был всё ещё там. Тогда мы с Линдой решили направиться в гостиницу «Холидей Инн». Когда мы вернулись на следующее утро, машина Питера всё ещё была на стоянке у их квартиры.
Пару дней спустя Поли пожелал узнать, что за девушек мы встретили. Сказал, что Питер словно околдован. Целыми днями не может говорить ни о чём ином. Вералин то, да Вералин сё — Поли уже подустал. Он хотел повидать эту волшебницу Вералин. Я понял, что его что-то беспокоит, но Поли не сознавался, что именно, пока мы в следующую субботу не подъехали к дому девушек.
«Они копы, — сказал Поли. — Обе они из полиции, сучки». Я был в шоке. Я сказал: «Поли, ты сбрендил?» Но он продолжал твердить своё: «Вот увидишь. Они из ФБР. Увидишь». Я знал, что на Поли сильно давит большое жюри графства Нассау. Он только что отбыл месяц тюрьмы за неуважение к суду. У него допытывались, кто руководит подпольной лотереей вместе со Стивом Де Паскуале, кто встречается в ресторане Фрэнки Макаронника и кому на самом деле принадлежит его моторная лодка. Поли начало казаться, будто копы повсюду. Он установил видеокамеру у своей квартиры в Бруклине. Часами сидел в нижнем белье на кровати и таращился в монитор, пытаясь заметить агентов правительства. «Вон там, — говорил он. — Вон тот парень прячется за деревом. Видишь?» По-моему, он вёл себя как записной псих.
Когда мы подъехали к дому, где снимали квартиру Линда и Вералин, Поли отказался подниматься — якобы весь дом прослушивается ФБР. Он потребовал, чтобы Вералин вышла к нам. Я наплёл в домофон какую-то историю, что, мол, просто проезжал мимо и захотел повидаться. Линда ответила, что Вералин поехала по магазинам, но она сама сейчас спустится. И спустилась, с широкой улыбкой. Поцеловала меня. Пригласила
