Майлс чувствовал себя как зверь, загнанный в ловушку. Конечно же, он догадывался. Конечно же, понимал, что Джим имеет в виду. Ее шутливый тон, ее ехидный голос и дерзко горящие глаза сбили его с толку. Майлсу показалось, что Джим давно догадалась обо всем и дразнит его, как ребенка.
Его прошиб холодный пот. Он меньше всего хотел, чтобы Джим узнала о том, что он чувствует к ней. Но почему? Что-то подсказывало Майлсу, что он не будет отвергнут… Но что будет потом? Да, именно, что будет потом? Майлс еще не готов брать на себя ответственность…
Майлс не успел подумать об ответственности. До него вдруг со всей ясностью дошло, что Джим – именно та женщина, которая ему нужна. Его влекло к ней с такой силой, с какой бурный поток тянет за собой мелкие щепки. Ему было весело с ней, и им всегда было о чем поговорить. Он доверял ей, и не было на свете человека, которому он доверял бы больше. И еще Майлс изменился. Он стал совсем другим человеком с тех пор, как Джим появилась в его жизни.
Так что же останавливает его на пути к своему счастью, к своей любви? Что мешает ему сделать один- единственный шаг, который отделяет его от Джим? Эта чудесная зимняя ночь, шампанское на холодной крыше, робкий свет звезд, льющийся из ковша Большой Медведицы, – все нашептывало Майлсу о том, что пришло его время. Время любить и быть любимым. Время быть счастливым и позабыть о сомнениях, висящих веригами на его душе.
– Джим… – прошептал Майлс, переполненный счастьем, внезапно охватившим его. – Джим, ты хочешь быть со мной?
Майлс не стал дожидаться ее ответа. Ему так долго хотелось поцеловать эти дерзкие губы, что он не смог больше противиться своему желанию. Мгновение – и его руки лежат на ее плечах, укутанных мехом. Еще мгновение – и его губы упиваются ее сладкими как мед губами. И еще через мгновение Майлс почувствовал, как руки Джим робко скользнули навстречу его рукам, обжигая его тело огнем желания.
И когда наконец он оторвался от ее губ, чтобы заглянуть в жадеитовые глаза, подернутые пеленой страсти, Джим прошептала:
– Да, я хочу быть с тобой. Долго… Всегда…
Майлс улыбнулся. Даже сейчас Джим была ребенком. Его маленькой леди. Его страстно желанной сумасбродной девчонкой. И он любил ее. Любил так сильно, что дух захватывало сильнее, чем от высоты, на которой они стояли.
Он прижался щекой к холодной щеке Джим и впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым. Если он останется с ней, то один Бог знает, что ожидает его впереди. Но почему-то перед глазами Майлса рисовалось безоблачное будущее, такое же яркое, как эти звезды, серебряным светом обливающие крышу.
11
– Хотел бы я знать, в чем причина ее успеха? – Рэйнольд Слоутли был явно обеспокоен происходящим. Его глаза потемнели, между бровей залегла тревожная складка. – Что в ней такого, что чертовы гости Ульрики Вондерхэйм смогли позабыть о ее происхождении и слухах, которыми вы окружили ее, точно изгородью?! Не понимаю… – Он опустился на стул и сжал голову руками. – У нас почти не осталось времени, а эта девчонка знает уже больше, чем профессор университета! Не знаю, как Майлсу Вондерхэйму удалось обучить ее, но она держится отлично, черт бы ее побрал!
Гость Рэйнольда Слоутли молчал. Ему пока нечего было сказать. Он и сам видел, что Джиллиан Маккинли прекрасно подготовлена к решающей битве. Ему ли было не знать, что Майлс бросил все силы на то, чтобы сделать из этой девчонки настоящую леди… И дело было не только в его умении обучать… Если бы малышка Джим не была влюблена в него как кошка, а он не поощрял ее пылкие взгляды, эта парочка давным-давно уже разошлась бы в разные стороны… Да еще и мать Майлса, Ульрика Вондерхэйм, приложила все усилия к тому, чтобы рассеять неприятные слухи о своей племяннице…
– Получить эти деньги оказалось не так-то просто, – продолжал адвокат Слоутли. – Старина Патрик, кажется, знал, что его племянник – тот еще пройдоха… Жаль, что я этого не знал, – вздохнул он. – Когда я увидел этого лощеного типа, решил, что он быстро отступится… К тому же я был уверен, что Патрик Вондерхэйм не имеет никакого представления о характере своего племянника. Майлс даже не был на его похоронах. Впрочем, там не было никого из родственников покойного. Насколько я знаю, они не очень-то жаловали этого чокнутого старика… По слухам, на похороны пришло два или три человека. Да и те не были его родственниками…
– Да, – согласился гость. – Майлс Вондерхэйм превзошел и мои ожидания. Он очень изменился под влиянием этой Джим. Кто бы знал, что какая-то нищенка сможет так повлиять на Майлса… Теперь он общается и с ее дружком. Какой-то подросток с Тоск-стрит… Мало того, он уволил дворецкого, который служил у него много лет. Я заплатил Питеру за то, чтобы он подложил в комнату этой Джим запонки. Дорогие платиновые запонки… И как вы думаете, кому поверил Майлс, когда увидел эти запонки в сапожках у мисс Маккинли?
Рэйнольд удивленно посмотрел на гостя.
– Неужели этой бродяжке?
– Именно ей, – кивнул гость. – Беднягу уволили… Питер страшно переживал. Он думал, что поверят ему, проработавшему столько лет в этом доме… Мне пришлось устроить его в другое место…
– Кажется, она околдовала молодого Вондерхэйма, – покачал головой Рэйнольд.
– Ничего, – утешил его гость. – Последний аккорд будет за нами. Тем более, у меня есть кое-какие соображения… Эти голубки очень скоро поймут, что не созданы друг для друга.
Адвокат Слоутли оживился и заинтересованно посмотрел на гостя…
Джим пошарила рукой по просторной кровати. Майлса рядом не было. Интересно, куда он подевался? – подумала она.
Ей не хотелось открывать глаза. Сон, который она увидела перед тем, как проснулась, был таким чудесным… Ей снилось, что они с Майлсом гуляли по облакам. Облака были белыми и пушистыми, как сахарная вата. Джим даже попробовала их на вкус. И действительно, оказалось, что облака сладкие. Джим и Майлс прыгали с облака на облако; и им было хорошо…
Правда, Майлс наверняка скажет ей, что ее сон – детский. Но Джим уже привыкла к тому, что Майлс относится к ней, как к ребенку. Ну и пусть, подумала Джим. Пусть она похожа на ребенка. Главное, что это нравится ему, ее любимому человеку…
Наконец она открыла глаза и сладко потянулась. Около кровати, на тумбочке, стояла хрустальная ваза с охапкой белых и сиреневых ирисов. Откуда она появилась? Неужели Майлс принес ее с утра пораньше? Джим улыбнулась и потянулась к записке, которая лежала под вазой.
Джим прижала письмо к груди и закрыла глаза. Если бы сейчас рядом появился Майлс, она бросилась бы к нему и целовала его долго-долго… Какой же он все-таки нежный, хоть и пытается это скрывать. Джим чувствовала, что Майлс старался сделать тон записки деловым, но это ему не удалось. Нежность и любовь к Джим проскальзывали в каждой строчке…
Джим надела пеньюар фисташкового цвета и спустилась на кухню. Грэмси, как обычно, колдовала над плитой, насвистывая мотив какой-то веселой песенки. Увидев Джим, женщина лукаво улыбнулась:
– Как спалось, Джим?
– Восхитительно, – ответила Джим, присаживаясь на стул. – Но я так хочу есть… У тебя не найдется чего-нибудь?
– Найдется, маленькая обжора. – Грэмси сняла с руки варежку-прихватку и открыла дверцу холодильника. – Удивительно, как ты только не поправляешься? Даже завидно… – Она извлекла из холодильника сыр, ветчину и овощи. – Расскажи любопытной кухарке, как у тебя дела с мистером Вондерхэймом.
Джим покраснела. Она знала, что Грэмси не может не догадываться о том, что их отношения с Майлсом очень изменились в последнее время. Но что можно было сказать об этом? То, что Джим безумно счастлива и чувствует себя так, словно каждый день гуляет по облакам? То, что Майлс изменился и теперь в нем не угадаешь прежнего зануду Вондерхэйма? То, что Джим стала не только «леди», но и женщиной?.. Неужели Грэмси не видит этого сама?
