И тем более очевидны мне эротические коннотации с битовским эссе. Я уже писал как-то, как одна медиа-бизнесвумен в Крыму бросила мне обвинение — что я соблазнил город Керчь (своими фестивалями), а потом уехал: «поматросил и бросил»[71].
Хотелось бы назвать ещё несколько наиболее интересных или характерных геопоэтических проектов — на ближайших, то есть постсоветских, пространствах.
Наиболее серьёзный коллективный геопоэтический проект (или, может быть, интертекст) нашего времени — это деятельность группы под условным названием «Путевой журнал»: Василий Голованов, Дмитрий Замятин, Андрей Балдин, Рустам Рахматуллин. Двое последних авторов разрабатывают проблематику геопоэтическую, или близкую к ней, основываясь на мировоззрении имперском. Главный ареал их «внутренней карты» — Российская империя, абсолютная точка отсчёта — Москва. Отмечу специально, что оба они, приобретая всё большее влияние своими разработками, получая признание, выражающееся в весомых государственных наградах, ничуть не приближаются с годами к сфере власти как таковой. То есть эти авторы работают с Империей в её исключительно геопоэтических, а не геополитических измерениях, их любовь и интерес к ней, к её иерархизированному Космосу и безбрежному географическому пространству, очевидно лишены прагматики.
В целом, эта геопоэтика успешно решает задачи в чём-то противоположные задачам Крымского клуба. Различия очевидны уже в жанровом плане: «Путевой журнал» представляет собой, в конечном счёте, последовательность геопоэтических текстов, Крымский клуб — скорее последовательность геопоэтических акций. Существенно расхождение и в «большом стиле»: если первое объединение тяготеет к модернизму или даже романтизму, то второе не без оснований подозревают в симпатиях к постмодернистской поэтике; мне, правда, более точным здесь кажется термин «карнавальная»… Если деятельность «Путевого журнала» имеет некий героический оттенок, то работа Крымского клуба, во многом пародийная и гиперрефлексивная, соответственно, заставляет вспомнить термин «трикстер»; об этом неоднократно писали разные авторы.
Однако для того, чтобы увидеть главные различия, следует взлянуть на эту бинарную оппозицию сквозь призму идей геополитики. В этом плане очевидно, что вектор первого объединения совпадает с концептом евразийства, теллурократии, а второго, хоть и не столь очевидно — с концептом атлантизма: зацикленность на островах, интерес к путешествиям скорее океаническим, чем сухопутным, к талассократии и т. д.
Особенность «Путевого журнала» — в его подчёркнутом традиционализме, чуть ли не в геноновском смысле, и определённой герметичности. Новые авторы в этом поле появляются не часто; отмечу здесь Владимира Ешкилева (Украина), Владимира Березина, Илью Бражникова. Нет явного тяготения к диалогу, точнее, диалог возможен лишь настолько, насколько уже наработан общий язык. Чуждые воззрения — не только на геопоэтику — не возбуждают, не вызывают стремления к диалогу. (Например, сомнения в абсолютности мировой роли Российской империи и особенно Москвы, как центра мира.)
Крымский клуб же, наоборот, со своей гиперрефлексивностью, полицентричностью и определённым релятивизмом склонен постоянно втягивать в полемику всё новых представителей как дружественных, так и иных объединений и групп, в том числе и из «Путевого журнала». Эта работа по созданию контекста и интертекста кажется мне исторически необходимой: подлинный диалог возможен лишь с тем, с кем ты не согласен или кого ты не до конца понимаешь; диалог как таковой идёт там, где не завершён поиск общего языка. Диалог между единомышленниками — скорее многоголосный монолог.
Интересный геопоэтический проект осуществляет уже много лет Вадим Месяц — «перемешивание земли великих могил». В своих путешествиях он берёт землю, допустим, с могилы Заратустры и привозит её на могилу, скажем, Мухаммада. Этот обмен некими маленькими, условно говоря, Граалями — между святынями различных религий — призван, как заявлено, «перемешивать ноосферу». К геопоэтике имеет отношение и подчёркнуто архаичная в своей стилистике работа Месяца по созданию эпоса некоего несуществующего нордического народа («Норумбега»), — из области того, что называется фиктивной географией. Жанр «Песен западных славян», но в бореальном изводе. Отмечу также весьма геопоэтичное название издательства, созданного Месяцем — «Русский Гулливер». Имперскость в её атлантистской версии; авантюрность; географическая напряжённость… Правда, в самой деятельности издательства геопоэтическая направленность пока не замечена. Соответствующие книжные проекты осуществляются другими издателями.
Если говорить о литературных издательствах России, то наиболее, если не единственно, геопоэтическим на сегодняшний день представляется «Арт Хаус медиа». В числе таких проектов последнего года, помимо недавнего сборника «трёх пограничных поэтов» «Кордон», можно назвать первую антологию русской поэзии об Одессе, «кросс-культурный» поэтический сборник Александра Кабанова с красноречивым подзаголовком «Крымско-херсонский эпос», готовящуюся к выходу монографию Элеоноры Шафранской о Ташкентском тексте в русской литературе.
* * *Итак, суммируя все эти наблюдения, мы вынуждены отметить, что геопоэтик, как систем миропонимания, по-прежнему несколько, и сближения между ними не предвидится. Примирение концепций, тем не менее, легко достижимо, если эти геопоэтики примут на себя схиму употребления термина с каким-нибудь уточняющим эпитетом — как это сделала практическая геопоэтика. Сейчас это делается с помощью эвфемизма: вместо определения, концепция атрибутируется по имени «основателя» направления: геопоэтика по Уайту, геопоэтика по Андруховичу, и так далее. А вполне возможны и заранее непротиворечивы, между тем, геопоэтика литературная, геопоэтика аналитическая, геопоэтика политтехнологическая… Сие просто означало бы, что творческие связи человека с землёй более многообразны, чем нам казалось на давнем старте размышлений на эту тему.
Мифопоэтические практики и их артефакты
Опыты постсоветского периода[72]
«Ex Tauricam semper aliquid novi»
(«Из Крыма всегда что-нибудь новое»)
Рис. 1. Исходная эмблема Боспорского форума: художник-энкауст в мастерской. Фреска из керченского некрополя времён Боспорского царства
Если рассматривать эпохи в их «идейно-семантическом» аспекте, через доминирующие в каждой из них, или приближающиеся к доминантной фазе гуманитарные концепции, то начало третьего тысячелетия как минимум в восточноевропейском и постсоветском культурном ареале отмечено, помимо прочего, триумфальным шествием геопоэтического концепта.
Геопоэтика, претерпев за тридцать лет с момента появления этого термина несколько радикальных переосмыслений, стала необходимой компонентой современной интеллектуальной жизни, увенчав собой период так называемого «пространственного поворота» в гуманитарных науках — смещения исследовательских интересов с исторических ракурсов на рассматриваемый предмет к ракурсам географическим. Этот период породил множество новых научных дисциплин близких направлений — культурную географию, метагеографию, литературную топографию, культурографию и пр., и ещё больше терминов, имеющих лишь частичное, а зачастую и весьма спорное отношение к научному дискурсу, таких как «сакральная география», «метафизическое краеведение», «фиктивное краеведение», «географика» и т. д. Характерно, что большинство подобных терминов остались оригинальными изобретениями, «персональными лейблами» их авторов, не войдя в широкое пользование. И лишь геопоэтика становится понятием общеупотребимым — как бы по-разному она ни трактовалась на определённых этапах. Очевидно, мощный потенциал этого термина заложен в самой элементарности его морфологии, в соединении ключевых для
