Замечательная женщина. Она повела его как-то вечером в один вест-сайдский салун, где шальной валлийский бард собрал своих поклонников. Объяснила, что безумно влюблена в этого барда, который сочетал сумасбродный лекционный тур по Америке с неподдельным старанием допиться до смерти, и она поставила себе целью жизни спасти его от самого себя.
Это был совершенно безумный вечер. Бард оглушительно ревел фантастические непристойности, лапал Диди, пока в возникшей борцовской схватке не появился торжествующе с ее лифчиком, а потом напился вдрызг. Другая женщина могла бы уйти, не дожидаясь последнего раунда, но Диди оставалась до самого конца, наблюдая блестящими глазами, как его выносили мертвецки пьяного из салуна.
Мюррей в тот вечер взял у нее сборник стихов этого человека. В «Сент-Стивене» он стал, расхаживая босиком, беспорядочно читать, сначала почувствовал удивление от того, что блеск этих строк сменяется чувственным удовольствием от них, и наконец ощутил гнев против талантливой знаменитости, написавшей эти строки, чтобы стать знаменитостью. И понял, что невозможно отделить работу от человека, когда познакомился с ним.
Бард умер. Диди поплакала и перешла к молодому художнику-акциденталисту[14], но сборник стихов по-прежнему находился где-то в квартире.
Мюррей поднялся с кровати и ходил вдоль книжных полок, пока не нашел его. Раскрыл книгу и ощутил такой приступ отвращения, что едва не отшвырнул ее.
Бутылка коньяка находилась в шкафчике поблизости. И вместо книги он принялся за коньяк.
Глава 5
Харлинген позвонил в пятницу утром, сообщил, что договорился о встрече с Бенни Флойдом.
— Встречаемся в двенадцать часов в аркаде «Мэдисон-Сквер-Гардена», — сказал он извиняющимся тоном. — Конечно, я говорю об этом слишком поздно, но Флойд не испытывал особого желания подвергаться расспросам, и я не хотел давать ему времени передумать.
— Ничего. Сказал он что-нибудь интересное во время вашего разговора?
— Нет. Да, когда я сказал что-то насчет связи с Ландином, чтобы он мог присутствовать при нашей встрече, Флойд разволновался. Должно быть, считает наилучшей политикой не показываться сейчас с ним на публике.
— Винить его за это нельзя, — сказал Мюррей. — Хорошо, увидимся в двенадцать.
До «Мэдисон-Сквер-Гарден» было пятнадцать минут ходьбы. Войдя в аркаду, Мюррей обнаружил, что Харлинген и Флойд уже там, воротники их пальто были подняты для защиты от промозглого воздуха, и они притоптывали на холодном бетонном полу. Флойд оказался одним из нового поколения полицейских, выглядевших слишком юными и бессердечными для того, чтобы носить значок. Это был долговязый, тощий парень со светлыми глазами, с манерой то и дело резко выдвигать вперед челюсть, словно вытягивая из-под воротника слишком большое адамово яблоко. «Неплохой свидетель, — подумал Мюррей, — раз может, не запинаясь, выдержать перекрестный допрос». Любой присяжный немедленно признал бы в нем деревенского парня с самодельной удочкой, словно сошедшего с обложки семейного журнала.
Харлинген познакомил их, и все трое вышли на улицу.
— Буду откровенен с тобой, — сказал Мюррей Флойду. — Шрейд был задержан полгода назад, поэтому, естественно, всего ты помнить не можешь. Это означает, что Лоскальцо может доставить тебе несколько неприятных минут, когда будешь давать показания. Всякий раз, когда вынужден будешь сказать: «Я не помню», — он многозначительно поглядит на присяжных, давая понять, какой ты лжец. Но, черт возьми, я не говорю тебе ничего нового. Ты, должно быть, уже давал показания.
— Я ни разу не давал показаний для защиты, — сказал с жалким видом Флойд.
— Это, в сущности, то же самое. Просто говори уверенно и не волнуйся. Вот для чего я хочу воспроизвести с тобой произошедшее, чтобы у тебя на все был готов ответ. — Мюррей вынул расшифровку пленки Ландина и бегло ее просмотрел. — Во-первых, когда ты с Ландином был здесь в тот день, как вы действовали?
— Ну, мы шли к деловой части города. Он по этой стороне улицы, я по той. Держа друг друга в поле зрения.
— Хорошо. Теперь скажи, как различаются ростом мистер Харлинген и Ландин?
Флойд смерил Харлингена взглядом.
— По-моему, они примерно одинаковы.
— Тогда он будет Ландином, а мы с тобой перейдем улицу и будем держать его в поле зрения.
Они прошли так два квартала, Мюррей наблюдал, как жемчужно-серая шляпа Харлингена подскакивает над крышами заполнявших авеню машин. Потом Флойд внезапно остановился, и Мюррей заметил, что одновременно остановилась и шляпа Харлингена.
— Тут я перешел улицу, и мы поели там, где сейчас стоит мистер Харлинген, — сказал Флойд. — Это буфет с горячими сосисками.
— Продавец узнает вас? — спросил Мюррей.
Флойд засомневался.
— Вряд ли. У него едва хватает ума, чтобы давать сдачу. Он даже не говорит по-английски.
— Хорошо, давай посмотрим.
Они присоединились к Харлингену перед застекленным от непогоды буфетом; грязный прилавок был в пятнах, на полу валялись использованные картонные стаканы и окурки.
— Мне пришла в голову мысль, — сказал Мюррей Харлингену. — Не знаю, стоящая ли, но все же мысль. Словом, достаточно холодно, чтобы выпить по стакану кофе.
Он вошел первым, и все трое выстроились перед стойкой. Человек по другую ее сторону был невысоким, смуглым, с рябым лицом, но с красиво причесанными волосами и аккуратно подбритыми усиками щеголя. Молодой, подумал Мюррей, года двадцать два — двадцать три. Худощавая, усталого вида помощница была, видимо, его женой.
Кофе подали в картонных стаканах, в них было добавлено немало сахара и молока, возле каждого лежали на прилавке деревянные мешалки в форме медицинского шпателя. Мюррей лениво помешивал кофе и наблюдал, как буфетчик водит по стойке дурно пахнущей тряпкой. Когда этот человек оказался напротив него, Мюррей улыбнулся, тот ответил широкой, бессмысленной улыбкой.
Мюррей подался вперед и указал на Флойда:
— Tú conoces a éste hombre?[15]
Улыбка оставалась все такой же застывшей, широкой, бессмысленной.
— Знаю, — ответил буфетчик по-испански. — Он полицейский.
— Верно. И у него есть друг, тоже полицейский. Знаешь и его?
— Зачем это мне? Я не интересуюсь ни лошадьми, ни bolita[16]. Что мне до полиции?
— Не знаю, меня это не волнует. Я говорю только о попавшем в беду друге этого полицейского. Второй человек и я — адвокаты, мы хотим ему помочь.
— Ну так помогайте, и да поможет вам Бог.
Буфетчик развел руками и отвернулся. Мюррей увидел, что Харлинген и Флойд следят за каждым жестом с полным непониманием. Потянулся, похлопал буфетчика по руке, и тот обернулся с той же широкой улыбкой.
— Ты считаешь весь мир своим врагом? — спросил Мюррей.
— Я не говорил этого. Не говорю, что вы мои враги. Где научились так хорошо говорить на этом языке? Здесь в школах его преподают не так.
— Научился у
