Джудит Квадрадо умерла шестью минутами раньше.
Если есть у преступников и копов общая черта — помимо симбиоза, который обеспечивает тех и других работой, — это способность унюхать страх. Едва уловив запах страха, и копы, и преступники превращаются в диких зверей, готовых вырвать глотку и сожрать внутренности.
Мигель Ролдан и Антонио Асенсио были перепуганы до одури, и Мейер учуял их страх в то мгновение, когда Ролдан, не дожидаясь вопросов, сказал ему, что он и Асенсио живут как муж и жена последние три года. Мейеру было плевать на их сексуальную ориентацию. Торопливое признание Ролдана сказало ему только то, что эти двое страшно напуганы. Они не могли бояться ареста за гомосексуализм — не в этом городе. Тогда чего они боялись?
До этого момента он звал их соответственно и уважительно: мистер Ролдан и мистер Асенсио. Теперь же он перешел на «Майка» и «Тони» — старый прием, которые полицейские используют, чтобы подавить волю подозреваемого, прием, похожий на тот, что используют медсестры. «Привет, Джимми, как мы чувствуем себя сегодня утром?» — скажут они председателю правления огромной компании, сразу давая понять, кто тут главный и кому дана привилегия мерить его ректальную температуру. У полицейских с преступниками это срабатывало даже лучше. Называть мужчину Джонни вместо мистер Фуллер — то же самое, что звать его «мальчик». Это сразу ставит его на место и мгновенно заставляет: а) чувствовать себя в подчиненном положении; б) оправдываться.
— Майк, — сказал Мейер, — как ты думаешь, почему я здесь?
Они сидели в гостиной квартиры Ролдана и Асенсио. Комната была красиво обставлена предметами старины, хотел бы Мейер себе такое позволить. В камине горел огонь, пламя потрескивало и стреляло искрами.
— Из-за Салли, конечно, — сказал Ролдан.
— И ты так думаешь, Тони?
— Да, конечно, — сказал Асенсио.
Мейер не стал терять время.
— Вы знаете, что она употребляла кокаин, не так ли?
— Ну… нет, — сказал Ролдан. — Откуда нам это знать?
— Да ладно, Майк. — Мейер понимающе улыбнулся. — Вы были на вечеринке неделю назад в воскресенье, и она нюхала, так что вы должны знать, что она это делает, так?
Ролдан посмотрел на Асенсио.
— Ты ведь тоже нюхал в ту ночь, так, Майк?
— Ну…
— Я знаю, что да, — сказал Мейер.
— Ну…
— А ты, Тони? Занюхал несколько дорожек прошлой воскресной ночью?
Асенсио посмотрел на Ролдана.
— У кого вы и Салли покупали товар? — спросил Мейер.
— Послушайте, — сказал Ролдан.
— Слушаю.
— Мы не имеем никакого отношения к убийству.
— Да?
— Не имеем, — сказал Асенсио, мотая головой, и затем посмотрел на Ролдана. Мейер гадал, который из них был женой и кто муж. Оба казались очень тихими и скромными. Он пытался увязать это с фактом, что гомосексуальные убийства — одни из самых жестоких и грубых, какие только доводилось видеть полицейским.
— Вы знаете, кто мог ее убить? — спросил он.
— Нет, не знаем, — сказал Ролдан.
— Не знаем, — согласился Асенсио.
— Так где вы брали коку? — снова спросил Мейер.
— Почему это важно? — спросил Ролдан.
— Это если допустить, что мы нюхаем, — быстро сказал Асенсио.
— Да, — сказал Ролдан. — Если бы мы нюхали…
— Вы нюхаете, — сказал Мейер и снова понимающе улыбнулся.
— Ну, если так, какая разница, где мы раньше брали?
— Раньше? — сразу спросил Мейер.
— Где берем, — поправил себя Ролдан.
— То есть если допустить, что мы нюхаем, — сказал Асенсио.
— С вашим поставщиком что-то случилось? — спросил Мейер.
— Ничего, — сказал Ролдан.
— Это если предположить, что нам нужен был поставщик, — сказал Асенсио.
— Был? — сказал Мейер.
— Нужен, я хотел сказать, — сказал Асенсио и снова посмотрел на Ролдана.
— Ладно, Тони, — сказал Мейер, — Майк… если предположить, что вы нюхаете, и предположить, что у вас есть дилер, или был дилер, то кто этот дилер? Или кто был этот дилер?
— Кокаин не вызывает привыкания, — сказал Ролдан.
— Нюхнуть порой совсем не вредно, — сказал Асенсио.
— А, ну да, ну да, — сказал Мейер. — Жаль только, закон запрещает, но что поделаешь, правда? Так где брали?
Парни переглянулись.
— Что-то случилось с вашим дилером?
Они не ответили.
— Вы брали у Салли Андерсон? — спросил Мейер. Он бил наугад и очень удивился, когда оба одновременно кивнули. — У Салли? — повторил он. Парни снова кивнули. — Салли была кокаиновым дилером?
— Ну, я не назвал бы это дилерством, — сказал Ролдан.
— А вы, Тони? Вы назвали бы это дилерством?
— Нет, дилерством не назвал бы, — сказал Асенсио. — Кроме того, кока не имеет отношения к ее убийству.
— Почему вы так думаете?
— Ну, это ж была мелочь.
— Насколько велика была эта мелочь?
— То есть она не делала на этом денег, если вы так решили, — сказал Ролдан.
— А что она делала? — спросил Мейер.
— Просто приносила несколько грамм в неделю, и все.
— Несколько — это сколько?
— Ох, я не знаю. Сколько грамм, Тони?
— Ох, не знаю, — сказал Асенсио.
— И приносила куда?
— В театр. Если кому из ребят понадобится.
— Ну, я не сказал бы «понадобится», — сказал Ролдан. — Кокаин не вызывает привыкания.
— Если кому-то захочется, следовало сказать, — согласился Асенсио, кивая.
— И скольким хотелось? — спросил Мейер.
— Ну… мы с Тони, — сказал Ролдан. — Еще несколько ребят.
— Сколько этих ребят?
— Немного, — сказал Асенсио. — Шесть или семь? Так, Майк?
— Да, шесть или семь, — сказал Ролдан. — Ну и плюс сама Салли.
— Значит, сколько получается? — сказал Мейер. — Дюжина грамм в неделю, что-то около того?
— Да, что-то около. Ну, может, две дюжины.
— Две дюжины, — покивал Мейер. — Почем она с вас брала?
— Обычную уличную цену. Салли ничего не получала с продажи, поверьте мне. Она просто брала и на нашу долю, когда покупала себе. Может, у нее даже была скидка, как у оптового покупателя.
— Вообще-то знаешь что? — сказал Ролдан Майку, — мы получали его дешевле, чем по уличной цене.
— Может, и так, — согласился Асенсио.
— Сколько вы платили? — спросил Мейер.
— Восемьдесят пять долларов за грамм.
Мейер кивнул. Грамм кокаина — это примерно одна двадцать восьмая часть унции. Текущие уличные цены варьировались от сотни до сотни с четвертью за грамм в зависимости от чистоты порошка.
— У кого она покупала? — спросил он.
— Не знаю, — сказал Ролдан.
— Не знаю, — сказал Асенсио.
— Кто такой Пако Лопес?
— А кто он? — спросил Ролдан.
Асенсио пожал плечами.
— Мы должны его знать?
— Не знаете его, да?
— Никогда о нем не слышали.
— А ты, Тони?
— Никогда о нем не слышал, — сказал Асенсио.
— Он танцовщик? — спросил Ролдан.
— Он гей? — спросил Асенсио.
— Он умер, — сказал Мейер.
Ребекке Эдельман было около пятидесяти. Отлично загоревшая, она пребывала в глубокой скорби. Детективы позвонили ей с утра, торопясь поговорить как можно раньше после ее прилета с Антигуа накануне вечером. Ее невестка сказала, что похороны Марвина Эдельмана состоятся в одиннадцать утра, в соответствии с еврейским обычаем хоронить усопшего в течение двадцати четырех часов после смерти. Однако похороны пришлось отложить: в случаях смерти от травмы требуется обязательное вскрытие.
Ни Клинг, ни Браун никогда прежде не видели, как еврейская семья сидит «шиву»[60]. Окна в гостиной Эдельмана выходили на реку Харб. Небо за окном все еще было ярко-голубым, свет, не такой золотистый, как хотелось бы, частично отражался от льда на реке. Воздух, прозрачный как горный хрусталь, не мешал в мельчайших деталях разглядеть дома-башни
