В Нижний Никон поехал лично, потому что хотел не только урегулировать конфликт, но и поговорить о путях сотрудничества в деле дербана и старого, и нового.
Кроме того, у него была мысль такая – казанские показали себя не лучшим образом в теме. Да и в Ижевске какие-то непонятные движняки, но в них замазаны именно казанские. Вот бы договориться с нижегородскими о разрыве кабанчика – и слить казанских. Казанские больше не нужны, долю они требуют бóльшую, так как вложились. С нижегородскими удастся договориться лучше, тем более если включить в общий пул договоренностей еще и дербан казанских. Все равно не следует множить число сущностей, надо, наоборот, сокращать по мере сил…
Вот с этими мыслями Никон и отправился на стрелку с нижегородскими. А Башка тоже с ним ехал как старший охраны, но в маске. Чтобы у нижегородских не возникло соблазна его грохнуть, но при этом он должен быть под рукой. И если те же нижегородские начнут пургу нести, то вмешаться, да и с чехами он договаривался.
Стрелу забили ближе к центру, удобное место было. В конвое, помимо «крузеров», были «Субурбаны» – Никон эту марку уважал, для него тогда американское посольство дербанили, вытащили несколько штук. Один он Забродину подарил – как раз был под рукой, а Забродин – друг отца, отец контрразведкой занимался как раз по объектам уничтожения химического оружия. Тогда-то он и на ижевскую тему набрел.
Машины – шесть штук – шли по улицам Нижнего, их не останавливали, но от них шарахались. Газет нет, в городе в основном все по слухам узнают – вот и знали, что местные забили стрелу московским. И лучше от центра города вообще держаться подальше, чтобы не попасть под замес ненароком.
– Подходим…
– Внимание всем…
Машины начали разъезжаться, устанавливая что-то вроде оборонительного периметра. Задние двери на сегодня сняты, в хвосте пулеметчики – и вообще ПК много, потому что ограничение на количество машин и людей, а вот оружие какое угодно можно брать, какое есть, такое и бери. Потому и взяли много пулеметов.
Оборонительные снайперы[31] разбежались, заняли позиции. Подняли квадрокоптер, осмотрелись на всякий случай.
Ничего. Все честь по чести, расчистили поляну.
Башка включил передачу на рации.
– Можно.
В сопровождении личников – эта охрана вообще никому не подчинялась, люди из девятки[32], – вышел Никонов. Невысокий, стильные очки в золотой оправе, даже сейчас с иголочки одет. Башка знал, что он любит маленьких девочек, но кто без греха…
Посмотрел на часы. Жестом подозвал Башку, тот моментально оказался рядом.
– Все нормально?
– Так точно.
Никонову майор Головатый служил не за страх, а за совесть. Никогда у него таких командиров не было, начиная с учебки. Никогда он не слышал, чтобы Никонов на кого-то орал, давал кому-то хамский разнос. Никогда Никонов не жадничал – если у обычного чиновника, что в погонах, что без – «твои победы – мои победы, а твои проблемы – это твои проблемы». Сделал что-то хорошее для общего дела – всегда поощрение получишь. И на убой Никонов людей не бросал, голова у него ого-го была. Но и не прощал шеф ничего. Как-то нашелся один ублюдок, решил шпионить. Сначала убили всю семью, одного за другим на глазах у шпиона. Потом на кол посадили и самого. За крысятничество было другое наказание – продавали всю семью в рабство…
– Едут!
На улице, с той стороны, откуда и они заходили, показалась длинная кавалькада черных машин…
Московские подобрались… наступал самый ответственный момент. Никонов еще раз посмотрел на часы – на минуту опаздывают. Или это у него часы сбились?
– Шесть, – громко сказал в рацию Башка, обозначая количество машин. И подумал про себя: «Почему так мало машин идет? Еще подъедут?»
Внезапно одна за другой машины стали сворачивать в какой-то незаметный отсюда проулок, а одна, черный «Ленд Крузер», набирая скорость, рванула прямо к ним. Башка разглядел бледное пятно за стеклом – лицо водителя.
Он всё понял. Выхватил «глок». Прицелился… но выстрелить не успел.
Да и мало кто успел. А кто успел – по фиг, машину готовили те, кто в Сирии еще шахидмобили делал, да и улица – под уклон.
Аллаху акбар!
Оглушительный взрыв расколол воздух – и стремительное пламя пожрало металл и человеческие тела. Миг – и на месте машин и людей осталось только пожарище да мутный черно-серый дым…
Мы делили апельсин…
Много нас – Аллах один…
Бывшая Россия, Удмуртия
Камбарский район
Тысяча сорок пятый день Катастрофы
Подходить вплотную к городу было уже стремно, входить в него – тем более стремно. Но и выхода другого не было, нам нужен был человек внутри Системы. Кто знает ситуацию изнутри и может ударить изнутри.
Зная, что с этой встречи можно и не вернуться, я взял с собой гранату. Димыч не пошел, потому что я сказал. Я всю эту кашу заварил, мне и хлебать, кто-то должен остаться и в случае чего стать старшим. Ну и о Элинке кто-то позаботиться должен, кроме Димыча, некому.
По краю хожу – ну а как иначе. Не могу я просто так взять и пройти мимо этого. Иначе какой я, на хрен, депутат – представитель народа?
Депутат… по лесам шарюсь. Вот, дошли до жизни, а?
Я вообще до того, как все это началось, немного по-другому жил. Греб к себе и ни во что не лез. Но вот когда все это дерьмо началось, тут-то до меня и дошло – как по башке стукнуло, что если лично я не впрягусь, то песец всему. И по фиг, кто еще впряжется…
А потом как-то и в кайф стало – не для себя, а для людей.
И сейчас я – для людей. Вот почему-то всегда себя считал сторонником либеральной экономической доктрины, но как подумаю, что завод, в который мы и деньгами, и мозгами, и потом вкладывались, какая-то мразь отожмет, так в глазах темнеет. Не должно так быть! То, что делали все, не должно потом достаться кому-то одному!
Сомяра шагнул из темноты, у него был короткий автомат. Я посмотрел на часы.
Паши не было. Никого не было.
Облом.
– Не приедет… – озвучил Сомяра.
– Да вижу…
Не знаешь, что и думать. То ли его вычислили, то ли случилось что. Должны были прийти или он, или разборная бригада. Но нет ни того ни другого.
Сомяра ждал моего решения.
– Валим, – озвучил его я.
По возвращении нас ждал еще один сюрприз. На нас вышел лесной житель… ну как раз черемисы сейчас и были лесными жителями. Сейчас он спокойно сидел за столом и пил чай, не обращая внимания на автомат. Лесных боялись все,
