Я понял, что это ко мне.
– Мужики…
Народ понял, вышел. Я потрогал чайник – теплый еще. Налил себе.
– Не сильно помяли? – спросил я, отхлебывая чай.
Черемис покачал головой. Невзрачный, заросший мужчонка, но те, кто видел их в деле, боятся их как огня. Они в лесу живут, в то время как мы тут – гости. И говорят, что они и в самом деле могут что-то, чего мы не можем. Говорили, например, что они в города ходили – и живы остались, хотя ходили без ничего, с голыми руками. Потому что они глаза отводить умеют и голову морочить.
– Тебе кланяться велели.
Я кивнул.
– Поклонись в ответ.
– Поклонюсь. Ваши на торг шли.
– И?
– Взяли с них по полной ставке. Сильно злые были.
Я кивнул.
– И за это благодарю.
– Велели спросить, – черемисы почему-то почти никогда не называли имен и говорили в третьем лице, – тебе помощь нужна?
– А чем должен буду?
– В силу войдешь, сочтемся.
– А если не войду?
– Тоже сочтемся.
Я подумал. Помощь явно не помешает.
– Помощь нужна. Скоро будет?
– Все уже здесь…
Вот так-так. А мы ни ухом, ни рылом. Хотя черемисы не нападают просто так – только если видят в тебе врага…
В это же самое время Забродин и сам думал, что ему делать.
В дерьме он был… ну если и не по уши, то близко к этому. И он хорошо это понимал. Уголовный кодекс сейчас шутки шутить не любит, прокуроры и судьи – тем более.
Московские и казанские подвели, не помогли, как обещали. Он теперь понимал, почему москвичей так ненавидели в регионах: обещают много, делают мало, так и норовят хапнуть сколько-то – и ноги.
И он хорошо понимал, что те, кому он заносил в Ижевске, его не прокрышуют, не впрягутся, когда он тонуть будет.
Тони, на твое место – с десяток претендентов. Ну не десяток, но точняк пара найдется.
Надо искать новую крышу.
Вспомнив, что у него есть депутатство в кармане, Забродин рванул в Ижевск. Там нашел одного из своих коллег, сказал, что переговорить надо. С кем – не уточнил, но это и так понятно было.
Уже вечером его забрала машина, охрану он оставил.
С нужными людьми Забродин встретился в широко известном в узких кругах месте. Там, в городской черте, в конце улицы Пушкинской средь высотных домов есть небольшой коттеджный поселок – настоящие коттеджи прямо в черте города, в паре минут ходьбы от автобуса, в пяти минутах от центра, от Госсовета, на городском отоплении, водоснабжении и канализации, но настоящие дома. Сколько тут недвижка стоила до Катастрофы – лучше не говорить. Это даже не Липовая Роща[33].
Со стороны АСКО был Ильясов, депутат. Бывший адвокат, но у него адвокатская контора прямо в офисе АСКО была, и он никакими другими делами не занимался. И палево тоже у себя в сейфах хранил, потому что просто так адвоката тоже не обыщешь.
– По водочке?
– Не откажусь…
Ильясов достал чекушку, налил в стакан для виски, подвинул Забродину.
– А вы?
Ильясов пожал плечами.
– Харам[34]…
– А говорят, Аллах под крышей не увидит.
– Аллах все видит. С чем пришли?
– Да как бы это…
– Да так и скажите. Припекло?
…
– Можно вам один вопрос задать?
…
– Вот какого хрена все жахаются в десна с Москвой, а? Там что, медом намазано?! Даже сейчас?!
– Я могу и уйти, – обозначил движение Забродин.
Адвокат покачал головой.
– Не можете. Если бы могли, вы бы сюда и не приходили, так?
Забродин не нашел, что ответить. Потому что это так и было на самом деле. Ильясов извинился, вышел. Вернулся с телефоном, укрепил на какой-то подставке.
– Давайте. С самого начала. ФИО, должность… и по порядку.
– Это с каких?
– С таких. Хотите с нами работать?
…
– Сдаете всех. Нет – с вами и говорить тогда не о чем.
Разговаривали долго, точнее почти час был монолог, потом Ильясов, вооружившись бумагой и ручкой, начал задавать вопросы. Напишет на листочке блокнота вопрос, покажет – отвечай.
Потом, когда закончились вопросы, Ильясов выключил магнитофон, спрятал.
– У вас сейчас в Камбарке кто-то из московских есть?
– Есть.
– Приедет группа отсюда, вы покажете.
– Какая группа?
– Фээсбэшная, какая.
Забродин покачал головой.
– За них спросят.
– С нас. Арестовали… у вас ЧП… всякое могло быть. Вы не при делах.
– Не поверят.
– Их проблема. Им не до того сейчас будет.
…
– Не волнуйтесь так, Виктор Васильевич. Сейчас – не тогда. Интернета нет, связи нет. Вся связь – не послать ли нам гонца. Пока дойдет до Казани, пока дойдет до Москвы, пока они чухнут – мы всё здесь уже решим. У вас ведь охрана есть?
…
– Ну вот.
– У меня еще одна проблема.
– Какая?
– Дьячков – он в лесу неподалеку скрывается. Уже ко мне подослал мокродела.
– Дьячков – наш, ижевский?
– Да.
Ильясов поцокал языком.
– До чего люди доходят… по лесам шарахаются. А ведь приличный человек.
…
– Его мы берем на себя. Решим вопрос.
Бывшая Россия, Удмуртия
Камбарский район
Тысяча пятьдесят второй день Катастрофы
Знаете… если в этом мире и есть что-то бесконечное, то это бесконечность зла. Зла, предательства, ненависти. Начиная с определенного уровня, предать – означает предвидеть. И это общее правило, не хочешь играть так – пошел вон. Как там Бобров писал?
Не просто – эра лилипутов. Глубже… Даже не так… Намного хуже! Время обострившегося выбора: хочешь изменить что-то к лучшему – готовься к жертве, к кресту. Топай собственными ножками на персональную голгофу. И теперь только так. Альтернатива – вскрыв вены, тихо умри в подвале неотомщенной жертвой: без яиц и с порванным очком. Это не я придумал, это универсальный закон бытия. Так уж повелось на нашем шарике – все на заклании держится. Только сейчас все сконцентрировалось до предела, и мы все попали на обычную стезю обреченных. Либо с гранатой под танк – героем, либо под нож мясника – бараном. Так что нет теперь никакой проблемы «потерянного поколения». Все, о чем мы говорим, – категории потерянной эпохи. Понимаете?! Эпохи мертворожденных!
Да… Вот уж где есть, там есть. Эпоха мертворожденных, твою же мать. Как сказано-то. Может, Бобров и то, что сейчас будет твориться, предвидел?
Только Кирилл Аркадьевич Деркулов[35] не понял кое-чего. Не вкурил. Очень важное не понял. Он не понял, что зло – это тоже ресурс, как и добро, как и все остальное. И его можно использовать, как и любой другой ресурс, в том числе и ради добра. А понял бы – так не сдавался бы, не делал бы из себя жертвенного агнца, сакральную жертву, не топал бы своими ножками на персональную Голгофу.
Последний в России кто понял, что зло – это ресурс, был Иосиф, мать его, Виссарионович. И хоть ненавижу я его как мало кого, но надо отдать должное – в технологиях выживания
