– А почему вы – официально? – не удержалась от вопроса. И от взгляда. Вот если бы киару смотрел как-то по-другому, я бы, наверное, смогла продолжить разговор, глядя ему в глаза. А так пришлось вернуться к столу, хотя в нем не было ничего примечательного.
– Мы не хотели как-то поощрять ваши внутренние конфликты, – пояснил киару. – Может, вы хотите что-то поесть?
– Кашу? – с грустью спросила я. Сейчас как заставит доедать то, что осталось после моего первого прихода сюда… Мало ли, у них тут такое правило. Экономия ресурсов и все такое… А я вообще каши не очень, а уж остывшую… Беее.
Он промолчал, а я подумала, что надо на него посмотреть. И желательно не бросить испуганный взгляд на полсекунды и уткнуться обратно в стол, как я недавно сделала, а нормально встретиться глазами, иначе он еще больше укрепится в мнении, что я погрязла в своей ксенофобии, а я погрязла уже в чем-то совершенно другом, абсолютно неожиданно для себя. В чувстве вины и каких-то дурацких инстинктах, реагирующих на непонятно что.
И когда я, наконец, решилась и подняла глаза, меня ждал сюрприз – киару не было. Нет, вот это нормально – взять и уйти посредине разговора? Не спорю, сверлить глазами стол – тоже не очень нормально, но уйти – это куда сильнее оскорбить собеседника. Наверное.
– Вот, попробуйте, – внезапно раздался совсем рядом голос киару, и на стол передо мной опустилась тарелка. От голоса я вздрогнула, что явно не осталось незамеченным, а от содержимого тарелки сильно удивилась. Точнее от количества. На обычной тарелке лежала чайная ложка чего-то. И как это понимать? Столько по представлениям руан должна есть приличная девушка? Или это экономия ресурсов – вдруг не понравится, не выбрасывать же? – Много не предлагаю, потому что на некоторых людей аггру оказывает действие, аналогичное алкоголю, – пояснил синеглазый, возвращаясь на свое место с той стороны стола.
Это оказалось вкусно. Очень. Куда лучше каши, и ничего такого алкогольного я не ощутила, но просить добавки не решилась – потом сама возьму.
– Так почему именно мы? – повторила вчерашний вопрос, поедая угощение микроскопическими кусочками. Ведь оно дает мне основание лишь изредка бросать на киару взгляды, а основное время смотреть в тарелку.
– Наша техника отличается от вашей, – да, я, в общем-то, догадываюсь, спасибо, кэп, – наша основана не столько на механическом управлении, сколько на мысленном воздействии. В большинстве своем люди не смогут воспользоваться нашим оборудованием, но оказалось, что есть очень небольшой процент людей, которые могут. Вот их мы и отобрали…
– Так это все было неправдой? – грустно спросила я. – Весь этот совместный проект с освоением какой-то там планеты? А зачем тогда второй и третий этап?
– Ну почему же? Проект есть, мы его запланировали задолго до того, как узнали, что люди могут нам помочь и в этом… деле.
Мы помолчали, почему-то из всех вопросов к киару, которых возникало бессчетное множество, стоило оказаться от него на отдалении, сейчас остался только один, тот, который я никак не могла задать: про семью. Которая скоро его потеряет…
– Простите, – сказала я, снова погружаясь в сожаления и чувство вины. – Я и подумать не могла… – осеклась, чувствуя, что голос вот-вот сорвется, а к глазам опять подступают слезы. Дожили, я превратилась в истеричку и плаксу. Еще и озабоченную.
– Мария, – мягко произнес он, пересаживаясь поближе, вот прямо совсем близко, – не вините себя. Я сам виноват куда больше. Каждый день мы совершаем какие-то действия, и они влекут за собой последствия, которые нам не предугадать, а ведь если бы мы могли их знать, то поступили бы по-другому. Вы нажимаете на кнопку, чтобы придержать для кого-то лифт, а из-за этого кто-то другой может не успеть сбежать от убийцы и скрыться в этом самом лифте. Или же вы не стали для кого-то держать лифт, человек не успел на автобус, поехал на следующем и попал в аварию. Но вы не можете этого знать, и не можете от себя этого требовать. Есть разумные пределы, оставайтесь в них. Я вас не виню, и вы себя тоже не вините. И, – уже совсем другим, безразличным тоном произнес он, поднимаясь, – вас разыскивает Никита Рекунов. Хорошего вам дня, Мария Романова.
А я так растерялась, что не успела ему ничего ответить.
– Ого, – весело сказал Никитос, плюхаясь рядом со мной, на место, на котором еще минуту назад сидел Айрдан. – Сам киару снизошел до разговора с тобой! Ничего, что теперь я посижу рядом?
Я ощутила какое-то глухое раздражение – вот сколько можно паясничать? Да, мне в принципе нравятся веселые и оптимистичные люди, но, как только что сказал «сам киару», везде есть разумные рамки, и надо оставаться в них.
– Что у тебя за неприятности-то были? – спросила я у Никиты, может, немного резковато, не сдержалась – после серьезного разговора с киару это легкомыслие в Никитосе меня просто взбесило, захотелось если не уязвить его, то хотя бы вернуть в серьезное русло. Не получилось.
– Да ну, – сказал он. – Не бери в голову, теперь все позади. Я вообще удачливый. А ты чего такая грустная? – наконец, заметил он мое состояние. – Что-то случилось? Это он тебя расстроил? Что произошло?
– Да ну, – повторила я его слова, криво улыбнувшись, – не бери в голову.
– Не дрейфь, Машуня, – сказал Никитос, ободряюще сжимая мою руку, – Я за тобой присмотрю! – И ослепительно улыбнулся. А мне было и радостно, и как-то не по себе – где-то глубоко-глубоко крутилась мысль: а что, если киару увидит? Решит, что я всех подряд хватаю за руки… Хотя после того, как я ему призналась, что люблю Никиту и лечу ради него, вряд ли он чему удивится. Но вдруг расстроится… Хотя с чего это я взяла, что расстроится? Вот я бы расстроилась, если бы увидела, что он держит кого-то за руку? Да нет, конечно. Тем более что кого-то он явно не только держит за руку – взялись же у него откуда-то дети, аж трое. И меня ведь это совершенно не расстраивает, абсолютно. А руку я высвободила просто так, тарелку взять и отнести в автомат, принимающий грязную посуду.
Никитос последовал за мной:
– Ты в медпункте-то была?
– Нет, – удивилась я. – А что мне там делать?
– Всем надо сходить, говорил же вчера этот, с которым ты только что секретничала, – сказал Никита, идя за мной к выходу и пытаясь приобнять. – О чем хоть говорили-то?
Еще пару дней назад я ему все рассказала бы, да даже и вчера утром еще, но теперь не могла. Я вообще теперь в присутствии Никиты испытывала смешанные чувства – мне и радостно
