Офелия начала подозревать, что исчезновение Арчибальда и сонливость членов Паутины связаны между собой, и ее подозрение сменилось уверенностью, когда прокурор повернулся к девушкам.
– Сударыни! – позвал он громко, точно обращаясь к глухим. – Вы слышали, о чем здесь говорилось? Кому-нибудь из вас есть что сказать?
Мелодина, Грациэлла, Клермонда, Фелиция, Гурманда и Дульчинетта молчали. Только Пасьенция недоуменно поморгала, как будто инстинкт старшей сестры требовал от нее отклика, и опять впала в оцепенение. С остекленевшими глазами, безвольно повисшими руками и восковыми лицами, сейчас девушки больше обыкновенного походили на коллекцию хрупких фарфоровых кукол.
– Оставьте их в покое!
Это вмешался дипломат из Паутины, сидевший в первом ряду. Он так неловко встал со стула, что опрокинул его. Офелия встречалась с ним два-три раза в игровых залах Парадиза. Раньше это был человек с живым умом и галантными манерами, но сейчас его словно одурманили. Он стоял, изумленно подняв брови, и, казалось, вообще не помнил, зачем вмешался, однако вскоре его взгляд за стеклами пенсне немного прояснился.
– Оставьте их в покое, – повторил он. – Их телепатическая связь с господином послом сильнее нашей, но они расстроены еще больше, чем мы.
– Расстроены чем? – нетерпеливо спросила Офелия.
Мать удивленно посмотрела на нее, но Офелия была так возбуждена, что и думать забыла о приличиях. Ее охватил гнев. Еще вчера она советовала Арчибальду быть осторожнее. Почему же этот дурень ее не послушался? В какую передрягу он угодил?
– Единственное, что мы чувствуем, – это то, что господин посол погружен в сон, больше похожий на обморок, – объяснил дипломат, а его соседи по ряду вяло закивали. – По крайней мере, это значит, что он еще жив, и, возможно, другие пропавшие – тоже. Однако это неестественный сон, и он не дает нам никаких указаний на место, где находится господин посол, как он туда попал и по чьей вине.
– А самое главное – он нас всех сейчас заражает! – проворчал его сосед, непрестанно зевая. – Своими оргиями, распутством, неприятностями – этот гуляка ничем нас не обошел!
– Референт нашего монсеньора тоже вышел из строя, – подчеркнул прокурор, словно речь шла о том, чтобы заменить негодные детали в юноше, которого сейчас подменил при Фаруке другой. – Эту функцию разрешено выполнять только члену клана Паутины. Теперь вы осознаете всю серьезность ситуации, мадемуазель?
Да, Офелия начала понимать всю важность того, что ей говорили. В опасности была не только жизнь Арчибальда, но и благополучие всего клана, а значит, и всего Двора.
– Я сделаю все, что от меня зависит, – пообещала она, стиснув руки, – но у меня нет соответствующих полномочий.
– Они у вас есть.
Фарук сказал это своим грозным голосом, после чего в Зале рулетки снова наступила почтительная тишина.
– Я назначаю вас Главной семейной чтицей, – объявил он, и его перо заскрипело по странице блокнота. – Ваша единственная задача – найти пропавших. Даю вам срок… – (Фарук надолго замолчал, перечитывая свои записи.) – До завтрашней полуночи, – сказал он наконец, продолжая упорно скрипеть пером. – После полуночи начнется съезд Семейных Штатов, а я не могу заниматься всем сразу.
По залу прокатились вынужденные аплодисменты. Градус ненависти среди присутствующих нарастал. Особенно злились Миражи, видя, что судьбу их Семьи вручили иностранке.
У Офелии дрожали колени. Это заседание стало для нее настоящим кошмаром. Она не могла поверить, что еще утром водила в цирк младшего брата…
– Послушайте, вы не можете требовать такое от моей дочери! – возмутилась мать Офелии. – Она еще девчонка, да к тому же недотепа! Она не способна найти даже пару чулок в комоде, не то что ваших бедняг-придворных…
– В этом моя мать совершенно права, – перебила ее Офелия. – Это слишком большая для меня ответственность.
– Вы – Главная семейная чтица, – повторил Фарук, кладя перо на шляпу секретаря. – Ничего трудного для вас здесь нет. Но для вашего спокойствия я назначу вам помощника.
Полузакрытые глаза Духа Семьи пробежались по рядам дворян, и каждый вдруг с увлечением начал разглядывать свои туфли, часы, табакерку. Звание заместителя Офелии казалось им таким же постыдным, как публичная казнь. Взгляд Фарука остановился на бароне Мельхиоре, возможно, потому, что тот был самым заметным среди присутствующих и походил на ослепительно белый воздушный шар.
– Вы кто?
– Ваш министр элегантных искусств, монсеньор.
Несмотря на свою тучность, барон Мельхиор встал и поклонился с бесконечной грацией.
– Поручаю вам помогать малышке Артемиде в поиске пропавших.
– Сделаю все, что в моих силах, монсеньор.
Барон Мельхиор вряд ли пришел в восторг от такой перспективы, но, как образцовый министр, не подал вида. Сама Офелия ничего не имела против него, но не очень понимала, чем он может ей быть полезен.
– А если, несмотря ни на что, у меня не получится?.. – спросила она. – Если завтра к полуночи я не найду никого из пропавших?
– Тогда мы больше не будем их искать.
В словах Фарука не было ни угрозы, ни шантажа, и, однако, этот ответ показался Офелии наихудшим из всех возможных.
– Я прошу вас дать мне больше времени.
– Увы, мы не можем себе этого позволить, мадемуазель.
Это сказал дипломат, сидевший в первом ряду. Он перекладывал свое пенсне из одной руки в другую и энергично растирал веки, чтобы не заснуть.
– Мы не сможем долго находиться в таком положении. То, что случилось с Арчибальдом, влияет на целостность всей Паутины, а мы должны быть в форме на съезде Семейных Штатов. Если к этому часу вы его не найдете, связь между ним и нами прервется. А это необратимый процесс, который, скорее всего, приведет к его смерти.
Офелия почувствовала, как у нее заколотилось сердце. Фарук с ужасающей медлительностью встал и поднял бледные глаза к гигантской рулетке на потолке.
– Будь я на вашем месте, мадемуазель Главная семейная чтица, я бы не стал терять ни минуты.
Печать
Паркет сиял, как лоснящаяся поверхность скрипки, и издавал мелодичные звуки под шагами Офелии и Хранителя печатей. В коридоре Лунного Света повсюду искрились хрустальные люстры, позолотой сверкали книги, настенные часы, картинные и оконные рамы.
– Мы пришли, мадемуазель Главная семейная чтица! – объявил Хранитель печатей скорбно и торжественно, как будто перед ними стоял гроб. – Вот покои нашего несчастного господина посла.
Офелия кивнула и вошла, не в силах вымолвить ни слова. Она сотни раз проходила перед этой дверью, когда здесь, на последнем этаже Лунного Света, жила Беренильда, но ей никогда не доводилось в нее входить.
– Придется еще немного потерпеть, мадемуазель Главная семейная чтица, – проворковал Хранитель. – Я должен получить разрешение родных на снятие печати.
И он указал на красную восковую печать размером с тарелку в центре двери, ведущей в спальню. Она должна была устрашить любого, кто захотел
