Офелия нахмурилась. Даже на расстоянии она слышала неприязнь в голосе Филибера.
– Очень странное поведение, – заметил барон Мельхиор. – Вот только знает ли она, что случилось с господином послом?
– Понятия не имею, месье. Мой хозяин очень сожалел, что не может поговорить с собственным архитектором.
– Нет никого неуловимее аркантерровца, который не хочет, чтобы его нашли, – ухмыльнулся Хранитель печатей. – Между нами, все это мне кажется довольно подозрительным.
– И потом, есть еще кое-что, месье. Роза Ветров, связывающая Полюс и Аркантерру… Я заведую ключом от нее, а доступ туда строго контролируется.
– И что дальше, Филибер?
– По неизвестной мне причине, месье, переход закрыли. Я это обнаружил час назад. Теперь за дверью обычная комната.
– Очень досадно, – помолчав, откликнулся барон Мельхиор. – Если госпожа Хильдегард вернулась на свой родной ковчег и закрыла за собой переход, мы не скоро ее увидим.
– Никогда не могла понять, почему мой брат так привязан к этой старухе, – резко сказала Пасьенция. – Госпожа Хильдегард – карьеристка и интриганка. И я полагаю, что наша Главная семейная чтица – того же поля ягода, – прибавила она, к изумлению Офелии. – Изображает из себя недотрогу, а сама проникает в нашу жизнь, как архитекторша проникала в наши дома… – (Зевок прервал Пасьенцию посреди фразы.) – Еще чашечку чудо-кофе, пожалуйста. Иностранка заполучила такое место при дворе, потому что сумела воспользоваться доверием моего брата. А что, если она начнет раскапывать дела нашего посольства?
Офелия была ошеломлена. «Карьеристка»? Она не просила взваливать на нее ответственность за пропажу четырех человек!
Все придворные возненавидели ее за это назначение и возненавидят еще больше, если она не найдет пропавших, а Фарук откажет в покровительстве ей и ее семье. Хуже того, она получала такие же угрозы, как те, кого ей поручили спасти. На самом деле ее единственной «амбицией» было желание как можно дольше оставаться в живых.
– Подозреваю, что чтица влияет даже на вас, господин министр, – продолжала Пасьенция с некоторым раздражением в голосе. – Я не имею в виду вашу должность помощника.
– На меня? – запротестовал барон. – Помилуйте!
– Мадемуазель Пасьенция права, дорогой кузен. Вас уже несколько раз ловили на том, что вы заключаете сделки с этим бастардом интендантом и его маленькой иностранкой. Вам надо следить за своим кругом общения. Вы пренебрегаете интересами вашего собственного клана.
Офелия вздрогнула, услышав голос барона Мельхиора. Всегда учтивый и сдержанный, сейчас он разносился по коридору громовыми раскатами:
– Клан, клан, клан! Я министр правительства, а не клана! Я посвящаю свою жизнь только одному, господин Хранитель печатей: создать из нас всех цивилизованное общество, а вы не облегчаете мне эту задачу! Закройте дверь, Филибер, – прибавил он неожиданно более спокойным тоном. – Не хватало еще, чтобы мадемуазель Главная семейная чтица нас услышала.
Голоса затихли, и Офелия снова оказалась в тишине приемной. От безысходности она начала размышлять, яростно грызя швы своей перчатки. Пока все собравшиеся строили догадки о ней, где-то погибал Арчибальд.
«Держитесь подальше от иллюзий».
Это были его последние слова, обращенные к Офелии. Но что он имел в виду? Почему Арчибальд ничего не сказал ей прямо, а ограничился недомолвками?
Офелия еще яростнее принялась грызть перчатку. У нее было двадцать четыре часа. Двадцать четыре часа перед открытием съезда Семейных Штатов. Двадцать четыре часа перед тем, как прервется телепатическая связь с Арчибальдом. Через двадцать четыре часа наступит черед предъявленного ей самой ультиматума. Она смотрела на отчет, который лежал перед ней. Появится ли скоро в нем и ее имя?
Офелия поправила на носу очки. Когда она просила о собственном кабинете чтения, разве не хотела она, чтобы ее руки служили поиску истины? Итак, сейчас или никогда! Если у нее есть хоть малейший шанс узнать, кто этот искусный шантажист, использующий имя Бога, чтобы запугивать людей, она должна его найти.
– Три раза!
Офелия обернулась. Ее мать с громким топотом ворвалась в приемную.
– Пока я шла сюда из туалета, меня три раза чуть не арестовали жандармы! А тебе, конечно же, все равно! Уже поздно, – добавила она, взглянув на настенные часы. – Заканчивай скорее читать, дочь моя, и вернемся в отель.
– Мама, возвращайтесь без меня, – посоветовала Офелия. – Это так быстро не делается.
Мать направилась к ней, взметнув вихрь своими юбками, и остановилась, только подойдя к дочери вплотную.
– Мы обе прекрасно знаем: ты не способна сделать то, чего ждет от тебя этот странный господин Фарук. Не принимай эту комедию близко к сердцу. Играй по их правилам, пока не наступит день свадьбы, пусти им пыль в глаза, прочитай одну-две вещи, а потом я отвезу тебя домой.
Пускать пыль в глаза? Неуместней такого совета Офелия и представить себе не могла – тем более от женщины, всегда ей объяснявшей, как важно хорошо делать свою работу.
– Мама, пожалуйста, первый раз в жизни прошу вас: доверьтесь мне. Так надо.
– А это что за чепуха?
Мать склонилась над столиком, но Офелия поспешно убрала папку, опасаясь, что ей на глаза попадутся строки с угрозами.
– Совершенно конфиденциальные сведения, мама.
Мать не могла устоять на одном месте и устремилась к двери, за которой находилась спальня Арчибальда.
– Здесь происходит твое чтение?
– Нет, мама, не трогайте эту…
Офелия не услышала своих последних слов. Едва пальцы матери коснулись ручки двери, как тревожно завыла сирена и печать на двери побагровела будто расплавленный металл. Это была самая оглушительная слуховая иллюзия в жизни Офелии. Она увидела, как мать заткнула уши и что-то ей кричит, но ни один звук не достигал ее слуха. Ей казалось, что в голове у нее гудит колокол.
В приемную тут же вбежали барон Мельхиор, управляющий Филибер и Хранитель печатей. Последний просеменил к двери, простым щелчком заставил печать замолчать и в заключение проверил, не покосился ли парик у него на голове.
– Вы не должны были открывать эту дверь, мадемуазель Главная семейная чтица, – проворковал он сладким голосом. – Наше совещание еще не закончилось. Почему вы не изучаете документы, как я предлагал вам, а?
– Может быть, мадемуазель Главная семейная чтица хочет поторопить меня с решением?
В приемную вошла Пасьенция с фарфоровым блюдечком в одной руке и изящной чашечкой в другой. Молодая женщина походила на лебедя своей длинной тонкой шеей, белым платьем и белокурыми с серебристым отливом волосами, шелковистыми, как оперение. Пасьенция была самой уравновешенной и рассудительной среди сестер. Выглядела она утомленной, хотя и пыталась это скрывать.
– Или, может быть, – продолжала она, сделав глоток чудо-кофе, – мадемуазель вице-рассказчица хочет решать за меня?
Офелия напряглась, услышав эти слова. «Мадемуазель вице-рассказчица»? Конечно, это могло быть совпадением, но именно так называл ее автор последнего анонимного письма.
– За нее решаю я, – вмешалась мать Офелии, выпятив внушительный бюст. – Я понимаю, вы потрясены несчастьем, которое на вас свалилось,
