– Эти люди – свидетели очень важного события, – отрезал Торн. – Я не хочу оставлять их без присмотра.
Сидя под охраной двух жандармов, мастера равнодушно поглядывали на роскошный белый зал санатория. С тех пор как их управляющий был арестован, они стали абсолютно безучастны ко всему.
Только Гаэль, не в силах сдержать злость, плюнула на белоснежный пол:
– Давайте называть вещи своими именами. Мы ваши заложники, а не свидетели!
– Здесь запрещено кричать, – тихо, но сердито сказала сестра. – И если вы намерены здесь плеваться, я промою вам рот антисептиком.
– Где моя тетка? – невозмутимо повторил Торн.
– Сейчас вам нельзя с ней увидеться, господин интендант. Предлагаю вам подождать в приемной… Ах нет, – добавила медсестра со вздохом, – это помещение только что подготовили к визиту монсеньора Фарука. Понимаете, мы совершенно не ожидали, что монсеньор лично посетит госпожу Беренильду…
– Как она себя чувствует? – перебила ее Офелия.
– Не могу вам сказать, мадемуазель. Я сейчас здесь, а не в палате, как видите.
– Но мне-то можно ее увидеть? Я – крестная мать ребенка.
Только теперь, произнеся эти слова, Офелия поняла, что готова взять на себя такую ответственность. Если есть на свете человек, за будущее которого она готова отвечать, то это ребенок Беренильды.
– Вы замужем?
– Простите? – удивилась Офелия. – Ну… пока нет.
– В таком случае вы не можете ее увидеть. У нас строгое правило: мужчинам и незамужним женщинам присутствовать при родах запрещено. Здесь находится монсеньор Фарук, понимаете? – снова сказала она, как будто ее не прерывали. – У наших сестер нет ни минуты покоя! Пациентам велено оставаться в своих палатах, пока мы не получим новые указания. И, кстати, позвольте выразить вам соболезнования, господин интендант. Ваша бабушка скончалась этой ночью. У нее были слабые легкие. Я понимаю, сейчас неподходящий момент, но не могли бы вы помочь нам выполнить некоторые формальности: зарегистрировать смерть, организовать похороны, вызвать вашего нотариуса и так далее. Мы не можем обращаться к госпоже Беренильде, учитывая ее теперешнее состояние, а так как вы внук…
– Где моя тетка?
Что-то в голосе Торна заставило сестру ответить:
– На втором этаже, в восточном крыле, палата номер двенадцать.
Ноги сами понесли Офелию в указанном направлении. Она стала подниматься по правой лестнице и услышала сзади, сквозь эхо своих шагов, голос Торна.
– Мастеров держать в холле, – приказал он жандармам. – Никого не впускать и не выпускать из здания без моего разрешения.
Лестница вела в ротонду, где толпа придворных ждала новостей. Офелия с Торном, укрывшись за колоннадой, прошли незамеченными. Окна были занавешены, отчего на всем этаже царил мягкий полумрак. Здесь установили огромный бархатный диван, на котором в томных позах раскинулись фаворитки. Холл санатория теперь выглядел как гарем.
Офелии не составило труда найти здесь Фарука. Дух Семьи устремил невидящий взгляд на движущиеся картинки, которые передавал на экран «волшебный фонарь». Он выглядел растерянным и, казалось, не отдавал себе отчета в том, где он и что тут делает.
«И, однако, он здесь, – подумала Офелия. – Несмотря на равнодушие и слабую память, инстинкт безошибочно привел его сюда».
Она пошла за Торном по коридору, который вел в восточное крыло санатория. Они миновали множество пронумерованных палат и круглых окон и наконец оказались перед личными покоями Беренильды. На двери висела табличка: «ТОЛЬКО ДЛЯ АКУШЕРОК, ЗАМУЖНИХ ЖЕНЩИН И ВДОВ». Торн схватил стул и уселся рядом с палатой, с явным намерением остаться здесь до конца.
Возбужденной Офелии не сиделось на месте. Она прижалась ухом к двери и сквозь толстый слой дерева расслышала повелительные возгласы.
Громче всех звучал голос тетушки Розелины:
– Дышите глубже… Вот так, хорошо, продолжайте…
Офелия старалась не пропустить ни слова. Но почему не слышно самой Беренильды? Девушка с трудом сдерживалась – так ей хотелось нарушить правило и войти. Мысль присутствовать при родах ее пугала, однако еще хуже было оставаться в коридоре. Но тут дверь задергалась на петлях, и Офелия поняла, что должна отказаться от своего намерения, чтобы не возбуждать предметы обстановки; к тому же Беренильде сейчас меньше всего нужна рядом перепуганная девчонка.
Девушка посмотрела вглубь длинного коридора. Выкрашенные белой краской двери, обшитые белыми панелями стены, пол, выложенный белой плиткой, белые шторы на окнах: от этой монотонной белизны веяло холодом. На Аниме, когда женщина рожала, атмосфера была совсем другой. В комнатах толпился народ, соседи забегали справиться о роженице. Мебель ходила ходуном. Весь квартал пребывал в волнении.
Офелия начала прохаживаться по коридору, несколько раз протерла очки, погрызла швы своих перчаток, раздвинула шторы на окне и тут же задернула их обратно, потому что ведущий «Светских сплетен» с эстрады указал на нее пальцем и что-то прокричал в микрофон, после чего девушку ослепили десятки фотовспышек.
Часы в санатории пробили десять ударов, потом один короткий получасовой и наконец одиннадцать.
Офелия спрашивала себя, как Торну удается сохранять спокойствие.
– Ваша тетя почему-то молчит, – сказала она ему.
Торн очнулся от своих мыслей и едва заметно кивнул.
– Она не закричит даже под пытками.
Офелия вдруг вспомнила, что дежурная сестра заговорила с ним как с хорошим знакомым. Значит, Торн бывал здесь раньше, и бывал часто. На каком-то этаже этого санатория, в палате за закрытыми дверями, заклейменная черным крестом, находилась его мать, женщина, которая отвергла его как результат неудачного эксперимента и к которой он, несмотря ни на что, был привязан.
Офелия задумалась. Существовала ли связь между воспоминаниями матери Торна, книгой Фарука и преступлениями, совершенными в Небограде? Ей очень хотелось воспользоваться усталостью Торна и задать ему этот вопрос, но, подумав, она рассудила, что такой способ примирения едва ли можно назвать удачным.
Поэтому она сказала:
– Вы не ухόдите. Думаете, Беренильда в опасности?
– Во всяком случае, в уязвимом положении. Если мне удалось проникнуть сюда, значит, то же самое может сделать кто угодно. Паутина сейчас не в состоянии обеспечить ей защиту.
Офелия без труда поверила в это. Если Валькирия находилась сейчас в таком же состоянии, как дипломаты, дремавшие в холле, то в случае покушения на Беренильду помощи от нее ждать нечего.
– У нас осталось только тринадцать часов, чтобы спасти посла, – сказала она, нервно массируя себе локоть. – У меня такое чувство, что я его предаю, когда не занимаюсь его поисками. И однако, – объявила она, помолчав, – я уверена, что наше место здесь.
Торн отвел взгляд. Это было простое движение глаз, и ни один мускул на его лице не дрогнул, но от него повеяло таким отчуждением, будто он отошел в другой конец коридора.
– Я не знал, что вы так привязаны к моей тетке.
Офелия чуть не сказала, что думала о нем то же самое. Торн приучил ее к мысли, что Беренильда – взрослый человек и способна сама за себя постоять. И все же он прервал расследование и прилетел сюда на дирижабле.
– Вы заблуждаетесь,
