Офелия попыталась заговорить, и наконец ей удалось произнести более или менее членораздельно:
– Ты ведь тоже умел проходить сквозь зеркала, папа.
Отец смущенно почесал лысину.
– Э-э… В юности я действительно несколько раз проходил через зеркальные дверцы шкафа, но у меня не было таких способностей, как у тебя.
– А почему ты перестал? Ты никогда мне не рассказывал.
– Ну, не то чтобы я так решил, – застенчиво прошептал он. – Скорее… как бы объяснить… я стал иначе на это смотреть. Мы вырастаем, потом стареем и в один прекрасный день ссоримся со своим зеркалом.
Офелия перевела взгляд на потолок и погладила шарф, который лениво просыпался под ее пальцами. В молчании она прислушивалась к далекому голосу Торна, к его низкому и монотонному тембру, но не могла разобрать ни слова. Интересно, с кем он мог разговаривать таким тоном?
– Недавно я несколько раз застревала в зеркалах, – призналась Офелия. – Наверное, ты удивишься, но эти неудачи напомнили мне мой первый опыт. Вернее, то, что тогда со мной произошло. Как будто… как будто, войдя в зеркало, я позволила кому-то из него выйти. Но ведь это невозможно, да? У проходящего сквозь зеркало нет власти провести с собой живое существо, даже если он сильно захочет, правда?
Офелия смутно увидела, как отец покачал головой.
– Той ночью мы обнаружили только тебя. Вернее, твои половины, застрявшие в разных зеркалах, но и этого было достаточно. – (Он поскреб лысину и, с минуту поколебавшись, наклонился над кроватью.) – Скажи, дочка, господин Торн плохо с тобой обращается?
– Торн? – удивилась Офелия.
– Когда он привез тебя в отель, выглядела ты неважно… Он ничего нам не объяснил. Знаешь… ваш брак… если ты захочешь, мы с твоей матерью сделаем все, чтобы его отменить. Настоятельницы рассердятся, конечно, – прибавил он боязливо, – но мы… в общем… мы рассердим их вместе.
Преодолевая боль, Офелия кое-как села на постели и тут увидела вокруг себя невероятную путаницу рук, ног, ночных рубашек и пижам, принадлежавших Гектору, Домитилле, Беатрисе и Леоноре. У Офелии гудело в голове, но она постепенно приходила в себя. Если брат и сестры решили спать рядом с ней, значит, они очень волновались за нее. И давняя неудача с зеркалом отступила на второй план.
– Что я здесь делаю, папа? И с кем это Торн сейчас разговаривает?
– Так ты ничего не помнишь?
И отец протянул ей очки, как будто они могли вернуть память. Как ни странно, это помогло. Едва она увидела собственный шарф – его спущенные петли и залоснившуюся бахрому, – она сразу все вспомнила.
Несмотря на яростные протесты своего тела, Офелия встала с кровати и надела платье прямо поверх ночной рубашки.
– Тебе надо отдыхать, – осторожно заметил отец. – Уже поздно, поговорим завтра утром.
Теперь Офелия ясно увидела, как он встревожен. Ей хотелось его успокоить, но сейчас она сама была слишком расстроена. Каминные часы показывали три часа ночи – этого не могло быть, Фарук дал ей время до полуночи, чтобы найти пропавших… чтобы найти Арчибальда. Как же Торн посмел оставить ее спать?
Она накинула на шею шарф и схватила ботинки.
– Я и так слишком много отдыхала.
Девушка опрометью выбежала из комнаты, миновав Ренара, дежурившего перед ее дверью. Он стоял как бдительный часовой, с черным моноклем в одном глазу. Неужели он охранял ее?
Офелии надо было многое сказать Ренару, но он приложил палец ко рту. Голос Торна на лестничной клетке звучал словно раскаты грома:
– …Представительство в Совете министров должно быть пропорционально численности каждого клана. В настоящее время Совет насчитывает пятерых депутатов от клана Миражей, троих депутатов от клана Паутины и одного депутата от Отверженных. Клан Драконов со смертью господина Владимира потерял своего единственного депутата. Эти цифры не отражают социальных реалий ковчега и способствуют монополизации…
Озадаченная Офелия шла на голос Торна, переходя с одной лестницы на другую, из одного коридора в другой. Отец бережно поддерживал ее под руку, опасаясь, что она снова потеряет сознание.
– Провожу-ка я вас, – проворчал Ренар у них за спиной. – Папье-Маше может вернуться, чтобы довершить свое грязное дело. У меня только один монокль, чтобы вас охранять.
– Это Гаэль вам его дала? – спросила Офелия. – Где она сама?
– Улетела на дирижабле. У нее дела…
Офелия посмотрела на Ренара. Он был не на шутку расстроен.
– Вы сердитесь на нее за то, что она оказалась той, кто она есть?
– Нет, – проворчал Ренар, – я сержусь на нее за то, что она это от меня скрыла. Аристократка… сами понимаете, куда мне до нее…
Отец Офелии озадаченно почесывал лысину: истории с моноклем, папье-маше и аристократами были ему абсолютно непонятны.
Они спустились на первый этаж и вышли в просторный холл. Несмотря на поздний час, там было полно народу. Все взрослые члены семьи Офелии и часть служащих отеля собрались около большого радиоприемника и приглушенно перешептывались. Анимисты были так возбуждены, что заразили все предметы вокруг: ковры дрожали, стулья отбивали чечетку, а рекламные стойки сбрасывали на пол туристические проспекты.
Офелия почти не удивилась, увидев здесь Беренильду. Та сидела в бархатном кресле с младенцем на руках, свежая, как роза. Словно это не она родила всего несколько часов назад.
Девушка искала глазами Торна, пока не поняла, что его голос звучит из огромных динамиков радиоприемника:
– …И это привело к нынешнему дефициту наших продовольственных запасов. Факты таковы: межсемейная Роза Ветров упразднена, а импорт продуктов воздушным путем вызовет их удорожание. Пожалуйста, раздайте эти материалы – по экземпляру на чело-
века.
Послышался шорох бумаги, поднялся гул нетерпения – и в динамиках, и в холле отеля, – но Торн невозмутимо продолжал:
– Как свидетельствуют документы, которые вам розданы, обменный курс нашей валюты упал до минимума. Мы должны рассчитывать только на собственные ресурсы. Интенсивное рыболовство в последние годы истощило наши озера. Скоро начнется охотничий сезон, а должность обер-егермейстера по-прежнему вакантна. Поскольку Отверженные – опытные охотники…
– Да он совсем спятил… Когда уже он сделает свое идиотское заявление?! – раздраженно воскликнул крестный, ударив ладонью по радиоприемнику.
– Какое заявление? – спросила Офелия. Все дружно повернулись к ней. Наступило неловкое молчание, и девушка подумала, что родных, должно быть, шокировали ее синяки, всклокоченные волосы, дырявый шарф, торчащая из-под платья ночная рубашка и ботинки, которые она держала в руке.
Первой опомнилась тетушка Розелина. Она усадила племянницу на стул и сунула ей кусок хлеба.
– Ты пропускаешь обеды, не ночуешь дома, стала раздражительной и после этого удивляешься, что падаешь в обморок? Тебе нужна целая армия крестных, девочка моя.
В мгновение ока все родственники, окружавшие приемник, собрались вокруг Офелии. Бабушки принесли пальто, муж Агаты протянул ей стакан с ликером из кленового сиропа, а дядья, тетки и кузены забросали
