— Ох, мне совсем не сложно одолжить ее вам для чтения, — не обманул моих ожиданий Борис Леонидович. — Так будет быстрее…
"И куда дешевле", — отметил я для себя.
— Хоть сегодня, — глаза за пенсне подозрительно блеснули. — Но у меня будет небольшое условие.
— Разумеется, все, что в моих силах!
— Вы сейчас же расскажете мне свою одиссею!
— С превеликим удовольствием, — тут уж пришла моя очередь улыбаться. — Но мне никак не справиться со столь тяжкой задачей на голодный желудок.
Ужинали в уже почти позабытом мной "Bellevue", цены в нем, увы, совсем не по карману портовому грузчику. Однако если приглашают, отказываться тяжелый грех: шикарная кухня и неплохой бренди, что еще нужно двум русским, чтобы скоротать вечер?
Поначалу я боялся повторения истории с РОВСовцом Ларионовым, оказалось, совершенно напрасно. Борис Леонидович показал себя исключительно деликатным собеседником, он не питал особой ненависти к большевикам, скорее искренне удивлялся их бестолковости; не строил планов мести, тем более не пытался загнать меня в логическую ловушку. Мои приключения интересовали его примерно как чтение авантюрного романа. Не удивительно, что продолжение беседы вышло литературным.
— Почему бы тебе (как-то незаметно он перешел ко мне на "ты") не написать книгу? — поинтересовался господин Седерхольм после счастливого финала. — Советами сейчас многие интересуются, для европейской публики они новая terra incognita. Кстати сказать, в издательстве неплохой гонорар обещали за мой скромный труд… Уже выплатили авансом шесть тысяч франков!
— Да я мечтал об этом каждый день, пока по карельским болотам мыкался!
— Так за чем дело встало?
— Деньги, — от досады и выпитого я впечатал в столешницу сжатую в кулак руку так, что посуда отозвалась легким звоном. — Ни знакомых, ни друзей, чуть отойди от порта, везде шпарят на финском или шведском. Куда пойти, кого искать? Еще и с местными эмигрантами поцапаться умудрился!
— Это с питерскими-то снобами? — пренебрежительно рассмеялся Борис Леонидович. — У меня с ними тоже дружбы не водится. Бездельники, мусолят покрытые плесенью сплетни, мечтают вернуться… куда?! Там, в СССР, давно иной мир. Да ты ведь сам советский, все знаешь лучше меня!
— Вот и попытался объяснить…
— Только время потеряешь, — господин Седерхольм смел тему резким взмахом руки. — Мир достаточно велик без России. Вот взять хоть Палермские леса в Буэнос-Айресе, какое это чудо…
— Еще с орфографией у меня проблема, — перебил я собеседника, возвращая его на куда более интересную тему. — Читать с ятями не сложно, но если писать — там меня успели переучить, а тут, верно, засмеют.
— Могут, эти могут, — совершенно неожиданно согласился собеседник. — Вот ведь какая дурацкая история… мне самому пришлось переписать черновик на французский! И думаешь почему? Да в наших эмигрантских издательствах увидели в романе несправедливый поклеп на родину! Не, ты только представь! Сами на всех углах кричат, что большевистский строй ужасен и гнусен, да так, что говоря подобное испытываешь какое-то неловкое чувство, точно настаиваешь на азбучных истинах, которые всем известны и в доказательствах не нуждаются. Но при этом верят всем советским заверениям, пышным декларациям, амнистиям и прочей бумажной "эволюции". Хуже того, эти идиоты свято убеждены, что Соловки ничуть не страшнее военного лагеря в Галлиполи, всего отличия — здоровая крестьянская работа вместо военной муштры!
— Да они ох. ели, в натуре! — надеюсь, собеседник простит "лагерника". — Совсем башню снесло у людей, правду в упор видеть не хотят. А я-то, дурак, еще надеялся с их помощью до Ленинграда добраться, хотя бы на денек!
— Захоронка небось осталась? — сочувственно поинтересовался Борис Леонидович. — Слишком опасно, золото того не стоит.
— Почти… Документы, очень ценные для меня.
— Послушай доброго совета старого человека, забудь, забудь навсегда и не вспоминай!
— Но… прочитал тут недавно у Шульгина, — все же попробовал возразить я. — Он благополучно пришел и ушел, вдобавок чуть не полгода в СССР прожил.
— Ох, там такая история, — господин Седерхольм исполнил классический фэйспалм. — До сих пор среди эмигрантов спор идет, кто так ловко организовал его вояж по трем столицам. И знаешь, к чему все сходятся?
Вместо ответа я старательно помотал головой.
— ГПУ его водило, никак не иначе! После недавних признаний какого-то сбежавшего чекиста[252] с этим согласны все без исключений. Куда как сложнее понять другое — они или играли с Шульгиным, как кошка с мышкой, в надежде получить к себе в лапы более опасных противников,[253] или на самом деле существует масштабный антибольшевистский заговор, проникший на самый высокий уровень. Мне так лично кажется, многие из больших начальников в чека сами толком не понимают, кто за кого, и куда качнется курс партии, поэтому играют сразу и за белых, и за красных, то есть черных, знай только шахматную доску поворачивай удобной стороной.
— Ничего себе накрутили сюжет! — я не удержался от восклицания. — Материала на хороший бестселлер набрать, как два пальца… об асфальт!
— Ты только не вздумай и близко приближаться к этому лупанарию…
— Раздавят как букашку, глазом не моргнут, — с тяжелым вздохом завершил я мысль на минорной ноте. — Можно подумать, мне сильно интересно мешки в порту ворочать!
Вместо возражений Борис Леонидович неторопливо разлил остатки бренди из "чайника" по кружечкам, вытряс из пачки Lucky Strike очередную сигарету, неспешно покатал ее между пальцами и только после этого закурил.
— Есть вариант, — наконец продолжил он разговор, но уже каким-то меркантильным тоном. — Могу выкупить полные права на твой рассказ заранее, авансом. Тысяч десять франков, пожалуй, будет в самый раз.
— Шестьсот баксов? — автоматически пересчитал я.
— Да, где-то так, может быть, немного побольше.
Уж не знаю, благотворительность это, или наоборот, хитрый коммерческий расчет, для меня варианта лучше не придумать. Хватит не только юристам-кровопийцам на оформление визы и дорогу до Франкфурта-на-Майне, еще на приличную гостиницу останется. Поэтому я просто поднял свою кружечку в шуточном салюте:
— Надеюсь, бумага и чернила войдут в стоимость контракта?
10. Мы всегда так живем
Москва, апрель 1930 года (3 месяца до р.н.м.)
Бескрайнее море кричащих голов смыкалась вокруг меня в каком-то немыслимом танце, завораживая своей дикой животной энергией, перед которой любой разумный становится мелкой, беспомощно
