– Это невозможно! – Феофан взмахнул рукой, будто отгонял муху. – Войной? Но разве Ингер не потерял все свое войско?
– Война стоила ему половины войска, но более десяти тысяч вернулось назад. Более того – с добычей и множеством хвастливых рассказов. А князь получил довольно серебра и золота, чтобы нанять людей в северных странах. Если он будет к этому вынужден неуступчивостью василевса, то вновь соберет войско не меньше прежнего.
– Ты пытаешься меня запугать? – Феофан поднял брови, будто ему грозил жук на садовой дорожке.
– Как бы я смел? Я описываю то, что видел своими глазами. Русы готовятся к новой войне, намерения их тверды. Для Ингвара добиться дружбы Романии – дело жизни, без этого он может потерять свою власть и положение. Он предпочтет погибнуть в бою, пусть даже сгореть от «влажного огня», но не потерять честь. И через год или два он непременно поведет русов в новый набег на Романию. Я бы хотел надеяться, что василевс будет знать об этом, когда станет принимать решение.
Феофан помолчал.
– Ты уверен, что Ингер сможет собрать новое войско? – спросил он, слегка наклоняясь вперед.
И по его голосу Боян понял – на самом деле Феофан хотел спросить: «Ты не лжешь?»
– Клянусь Всевышним Богом! – Царевич поцеловал свой смарагдовый крест. – Я провел среди русов три четверти года – в Киеве и других землях, вместе с Ингваром добрался до самых северных пределов. У них и мысли нет иной: или договор, или новая война в ближайшие же годы. У Ингвара нет выбора. Если василевс будет это знать, это поможет ему…
Боян осекся, видя по глазам Феофана, что тот его не слушает. Скрестив руки на груди, патрикий откинулся в кресле.
Он знал, что болгарин говорит правду. От него Иоанн Куркуас не скрыл, что из Гераклеи Понтийской ушло около десяти тысяч русов. Их костры сам Феофан видел на Ребе. Но через день или два они исчезли – остались лишь сотни кострищ и кучи отбросов. Русы не показывались близ устья Боспора Фракийского, где ждала их мера Феофана, а значит, ушли в море. И благополучно добрались до дома – Боян сам был свидетелем их возвращения. Сам видел их добычу, и выходит, Куркуас не лгал, утверждая, что в Гераклее захватил не так уж много из награбленного скифами. Это понятно – большую часть они увезли с собой.
Но и сам Феофан, и Иоанн Куркуас ради собственной чести так прочно убедили василевса, что остатки разбитых русов бежали на десяти судах и без добычи, что почти сами в это поверили. Решили, что раз уж скифы убрались назад к себе в Скифию, то не так важно, сколько их было.
А главное, что в полной победе убежден василевс.
Боян и сам не знал, какую сложную задачу поставил перед Феофаном. И думать было нечего – завести с Романом разговор о мире со скифами, которые, оказывается, сохранили достаточно сил для новой войны. Но если не говорить – эта новая война из неприятной возможности станет еще более неприятной действительностью. И ему, Феофану, а не Варде и Петроне придется вновь облачаться в золоченый клибанион и выходить в море, в чад «влажного огня», вопли боли и боевые кличи, свист сотен стрел и «Господи помилуй!».
Феофан мысленно помолился Богоматери, чтобы успокоить мысли. Какой-нибудь выход всегда можно найти.
Боян напряженно ждал. Если он добьется хоть какого-то успеха здесь, это принесет благоденствие и покой многим. Ингвар останется русским князем. Положение Огняны-Марии укрепится, если желанный для всех русов мир будет доставлено родичами новой княжьей жены. А если благодаря ему, Бояну, русское войско не появится на побережье Болгарского царства, то Петру придется больше прежнего считаться с младшим братом. В этом доверительном разговоре царевича с патрикием, как в узле того древнего царя, причудливо соединились судьбы и чаяния нескольких держав и многих тысяч людей – и наделенных властью, и простых.
– Сейчас… – задумчиво начал Феофан, внимательно рассматривая свои эмалевые перстни, – не стоит говорить с василевсом о мире с росами. Я верю тебе, что они способны развязать новую войну, но Роман не поверит в это без доказательств.
О том, что он сам, на пару с доместиком схол Востока, и создал в уме Романа такое убеждение, Феофан предпочел не упоминать.
– Но даже зло можно иной раз обернуть себе на пользу… Если ты говоришь, что русы могут собрать новое войско, – Феофан пристально глянул в лицо Бояну и кивнул, – пусть собирают. Пусть объявят новую войну Романии. Чтобы для всех стала очевидна необходимость мира с ними. А ты, если тебе тоже дорог этот мир, предупредишь меня о том, что они готовы двинуть войско на нас. Но только в самом деле заранее предупредишь, а не как вы это сделали в прошлом году – за три дня! – Феофан усмехнулся, вспомнив тогдашнюю суету. – Чтобы мы успели выслать им навстречу посольство до того, как они подойдут к нашим пределам. И встретиться, скажем, на Дунае. Тогда все останутся довольны: скифы покажут свою силу, а ромеи – свою мудрость, миролюбие и милость.
Боян почти не дышал, сосредоточившись на том, чтобы сохранить невозмутимость и не показать, как он потрясен. Феофан, паракимомен, первое лицо в государстве после членов царской семьи, предлагает ему… подбить русов на новый поход сюда? Правда, русы и сами хотят этого похода. Но договор без похода они хотят больше…
– Значит, невозможно заключить мир без начала новой войны? – осторожно уточнил он, верно ли понял.
– Именно, мой дорогой! – Феофан, довольный его понятливостью, наклонился и слегка похлопал царевича по руке. – И если ты сумеешь устроить все так, как я сказал, то окажешь Романии немалую услугу. А ведь возможно, наша дружба пригодится и тебе самому.
Феофан ничего не добавил вслух, но оба собеседника подумали об одном и том же. Петр держится на болгарском столе лишь благодаря дружбе ромеев; их средний брат Иван живет в Романии на случай, если ромеям понадобится другой царь для болгар. Если же он, Боян, поможет без ущерба для ромейской чести помириться с русами, то приобретет друзей в таких высотах, куда Иван и не заглядывает никогда.
– Да благословит Бог твою доброту и мудрость, патрикий! – Боян встал
