Вернувшись, отправились к холмам над бухтой. Там росли, разбросанные по вершинам, несколько дубов. К ним доставили девять греческих парней. Хирдманы перекинули веревки с петлями через толстые ветки на нужной высоте. Хельги подали копье: он заказал себе его после удачного похода на Самкрай, имея достаточно серебра и золота, чтобы богато украсить втулку и клинок. Такие копья применяют не столько в бою, сколько в качестве колдовского жезла при обращении к богам войны.
Опираясь на копье, Хельги окинул взглядом окрестности. С вершины было видно довольно далеко: несжатые поля сбежавших земледельцев, гранатовые и оливковые рощи, виноградники с желто-багряной листвой, где прятались зеленоватые и красноватые грози дозревающего винограда. Соломенные и тростниковые крыши глинобитных домишек – пустых. Если хозяева при виде русского войска не убежали сами, Хельги велел их разогнать: ему были совсем не нужны поблизости чужие глаза. Сейчас в этих домишках сидели его дозорные, поджидая лазутчиков. Уж конечно, греческие стратиги очень хотели знать положение дел в его войске: шестеро из девяти будущих слуг Одина были перехваченными лазутчиками.
И самую главную тайну составлял час отплытия.
Хельги повернулся к дубу. Не такие дубы он видел на Руси – там они были огромные, раскидистые, и мощные стволы их уходили вверх так далеко, что легко верилось: по ним, как в сказаниях, можно подняться до самого неба и увидеть жилища богов. Дубы Греческого царства были скромнее, но и в них струился ручеек божественной силы.
– Великий Один! – Хельги поднял руки, держа в одной копье. – Знаю, что забрался далековато от тех земель, где тебя почитают, но верю: ты меня услышишь. Помнишь, какие жертвы я принес тебе, когда покидал Хейдабьюр? Ты обещал хранить меня в пути через все земли, до каких сможешь дотянуться. А я обещал тебе, что не предам доблесть моих предков и тем принесу тебя, твой дух и твой взор, во все те земли, куда сумею добраться. Видишь, где я теперь? И ты здесь, со мной. А чтобы усилить нашу связь, я приготовил тебе дар. Девять греческих отроков сегодня пополнят число твоих рабов. Прими их и дай мне удачи в том, что мне предстоит.
Хирдманы подняли первого из отроков, подтащили к дубу и накинули петлю на шею. Хельги подошел, крепче сжимая копье. Таким делом ему заниматься еще не приходилось – он лишь однажды видел, как ютландский конунг Кнут, его давний вождь, приносил жертву ради победы в войне с саксами. Сам Хельги тогда был еще подростком, но хорошо запомнил разговоры в доме и в городе: не принесет, дескать, эта жертва удачи Кнуту, он ведь крещен…
Трое хирдманов разом потянули за веревку – тело грека взмыло в воздух и бешено задергалось.
– Теперь я дарю тебя Одину! – выкрикнул Хельги положенные слова и, стиснув зубы, ударил снизу вверх копьем ему в грудь.
От волнения промазал – лишь толкнул наконечником в бок. К счастью, Агнер догадался вцепиться в ноги жертвы и тем заставить тело замереть, и тогда Хельги вонзил острие греку под ребра. Потом выдернул копье: Агнер отскочил, но часть крови из раны все же на него попала. Грек был мертв: копье пронзило сердце и вмиг прекратило мучения. Тело раскачивалось, но не шевелилось.
Хельги перевел дух: его колотило, будто он сам был вздернут, но упал, тем самым вернувшись на твердую землю. В обращении с копьем он опыта имел предостаточно, но перед таким делом слишком волновался, и это мешало. К тому же он не привык бить в цель выше себя; когда он наносил тот первый удар, его охватило жуткое чувство, будто он метит в нечто принадлежащее миру богов. Чуть ли не в самого Одина в миг его жертвоприношения самому себе.
Или оно так и должно быть? От рождения Хельги не считался человеком достаточно знатного рода, чтобы его учили таким вещам. Судьба заставила постигать самому. Или он сейчас научится, или погубит себя и дружину.
Первый раз сошел не очень хорошо. Боги не любят, когда жертва мучается, она должна умереть легко. Плохо принесенная жертва скорее отнимет удачу.
– Я теперь благословлен Одином! – Агнер показал стоящим вокруг пятна жертвенной крови на одежде.
Вопреки напыщенно-горделивому виду, голос его заметно дрожал. Он тоже впервые в жизни участвовал в принесении такой значимой жертвы.
Когда к дубу подвели следующего, по кивку Хельги уже Ингольв стоял наготове, чтобы схватить ноги повешенного сразу, как только тот окажется в воздухе. На этом дереве поместились лишь трое – это не священные дубы Свеаланда или Ютландии, что веками принимают жертвы и порой бывают увешаны трупами людей и животных, будто желудями. На другом холме еще шестерых повесили на двух деревьях. Свободные концы веревок закрепили на стволах, и жуткие «желуди» теперь качались на ветру, знаменуя решимость пришельцев ничего не пожалеть ради прорыва на север.
Но вот все было кончено. Оруженосец отчистил золоченое копье от крови, и Хельги попытался расслабиться. Но ощущал себя странно – не чувствовал земли под ногами, а лишь движение воздуха вокруг, будто сам был одним из девятерых повешенных.
Или ими всеми.
Или самим Одином. «Знаю: висел я в ветвях на ветру девять долгих ночей, пронзенный копьем. Посвященный Одину, в жертву себе же на дереве том…»[16] – звучало в мыслях, и Хельги не гнал от себя речи Высокого. Для единения с ним и затеваются эти кровавые обряды. Когда получается – это тяжело перенести. Но удача не дается богами даром. Чтобы получить часть божественной силы, нужно слиться с божеством.
Вернувшись в свой шатер – богатый, большой, целый дом из белого полотна, – Хельги не сразу заметил, что он там не один. И лишь когда он сел на кошму, устало свесив мокрые после умывания руки, легкое движение в углу привлекло его внимание.
На ковре, привалившись спиной к ларю, сидела женщина. В первый миг Хельги не узнал ее – так далеки были его мысли от земли. Показалось, это валькирия, присланная Одином, чтобы указать ему путь. А уж за пролив или в Валгаллу – как решит сам Высокий.
– О господи, что с тобой?! – плачущим знакомым голосом воскликнула женщина.
Словно вдруг прояснилось в глазах, и Хельги узнал Акилину. Она так и сидела здесь, в сером шерстяном платье и простом белом гиматии[17], которые
