– Слав, как ты можешь?! Это же люди!
– Да какие они люди?! Одно слово – антропоморфы. Как процесс пошел, сразу вся ментальность меняется. Не проходила еще? Ничего, на третьем курсе вам объяснят. Короче, нет больше моей Ленки, считай, умерла. А была как ты. Ну почти что. И вообще, мы этот доклад вместе писали. Я таблицы чертил и диаграммы рисовал.
* * *Бабушка жила в старинном доме недалеко от центра, в трехкомнатной квартире с высоченными потолками. Две комнаты под завязку были забиты книгами, картинами, безделушками. Ту, что побольше, наполовину занимал огромный рояль.
Бабушка открыла дверь в третью, самую маленькую комнату, где обстановка оказалась неожиданно спартанской. Узкий диван, этажерка с книгами, шкаф и письменный стол. В щель меж шкафом и стеной был втиснут складной мольберт.
– Входи, Аня, располагайся. Здесь твой папа жил, когда на каникулы приезжал из школы. Конечно, при нем тут еще полно всякого хлама было, но я это выкинула, когда он уехал. Так что теперь тут чисто и можно жить.
Ане до боли захотелось взглянуть на хлам, что бабушка выкинула. Наверняка там нашлось бы что-нибудь такое, что можно взять с собой в школу на память! Но нет так нет. Аня открыла шкаф. На полке сидел плюшевый заяц.
– Это папин?
– В какой-то мере. На самом деле он был раньше мой. Твой прадедушка подарил мне его на день рождения. Но твой папа тоже любил с ним играть. Возьми его в руки, ты не бойся, он крепкий. Теперь таких не делают. Его зовут Пафнутий.
И неожиданно добавила:
– Ты можешь взять его с собой в школу.
– Как?! Но ведь это же ваш заяц! Ведь он же у вас столько лет!
– Возьми. Пусть у тебя хоть что-нибудь из семьи будет. Я видела, как ты смотрела на портреты там, в галерее. У тебя что, нет даже фотографий? Они вообще не дали тебе ничего взять с собой?
– Ничего. Они, короче, сказали, так мне будет легче забыть и приспособиться к новой жизни.
– Но ты не забыла?
– Нет. У нас там воспитательница одна есть, Дуся, Евдокия Геннадьевна. Так она нам, маленьким, каждый вечер перед сном твердила: «А теперь подумайте обо всех, кого любите». И мы все думали, думали, пока не засыпали.
* * *– Ну что, Евдокия Геннадьевна, доигралась? А я предупреждал! Два побега, один с летальным исходом! Красота! Сейчас к нам комиссии понаедут! И кстати, Ерофеев твой с самого начала был психически нестабилен. Помнишь, даже вопрос стоял о переводе его в специальное заведение? Вот и зря ты тогда…
– Адольф Семенович, как зря? Саша Ерофеев – талантливый математик, призер многих олимпиад…
– И что? Все равно ему с таким психопрофилем прямая дорога в Дом принудпроживания. Там и будет математикой заниматься.
– Адольф Семенович, ну зачем вы так? Это ж дети!
– Да какие они дети в восемнадцать лет! К восемнадцати годам человек должен уметь слушаться! Чтоб пикнуть не сметь без разрешения! Раз и навсегда и до конца жизни. Чтоб у него мысли не возникало…
– Адольф Семенович, ведь подростки…
– Именно! Именно что подростки! Нормальный подросток должен думать только о сексе! Иначе, значит, он недостаточно загружен учебой и общественным трудом. У них есть все условия для здоровой, гармоничной жизни! А мальчики эти с кем-нибудь встречались?
– Сережа Снегирев жил с Лерой Соломиной. Внешне все выглядело благополучно, скоро должен родиться ребенок. Ерофеев… не знаю точно. Раньше с Аней Громовой встречался.
– Что значит «не знаю точно»? Это ж твои ученики, ты про них все должна точно знать! Вот он в профиле своем пишет, что нет у него никого. Одной-то математикой сыт не будешь, прости, что я тебе такую элементарщину говорю. Не сложилось у него, значит, что-то с этой Аней. Вот и рванул куда глаза глядят.
– Ерофеев ездил повидать маму.
– Ой, ну какая мама в восемнадцать лет! Что ты мне, понимаешь, сказки рассказываешь! А другой что, с ним за компанию, да? Они как, дружили?
– Дружили. У нас вообще дружный класс.
– Вот и плохо, что дружный! А должен быть не дружный класс, а стабильный! Чтоб четкая иерархия, чтоб каждый знал свое место! Вожаки верховодят, парии жмутся к углам, остальные либо вверх лезут, либо за стенки цепляются, чтоб вниз не упасть. Таким классом можно руководить. Там ты знаешь, от кого чего ждать, на кого как воздействовать. Если кто вдруг чего замыслил – сразу на него десять глаз нацелятся, пять человек наперегонки побегут начальству докладывать что да как. В таком классе будет дисциплина. А у тебя не разбери поймешь. Все друг за дружку держатся, все друг другу братья-сестры, того не тронь, этого не замай. Чуть чего, сплошные слезы и сопли. Они тебя там, часом, не мамкают?
– Не мамкают. Евдокией Геннадьевной зовут, как положено.
– А странно. Ну, может, про себя. А думаешь, поможет им, что они у тебя такие незакаленные, небитые получились? Вот как выйдут из школы, как начнет их жизнь гнуть да ломать! Нынче ж маменькиных сынков нигде нет, нынче ж все в интернатах повырастали. Тут-то им твоя гуманность аукнется! Да вот хоть на этом примере смотри. Скучно им стало, одним в каникулы, вот и рванули. Всего-то и надо было им чуток потерпеть, пацанам твоим, а они не стерпели! И один из них поплатился за это жизнью. Ох, Дуся, зря я тебя тогда пожалел! Чуяло мое сердце, что хорошего из этого не выйдет! Ты хоть знаешь, сколько вашего брата, вторичных сколиозников, выучились и работают? Два процента, Дусь, два процента! Остальные либо спились, либо скололись, либо из дому годами не выходят, на пособие живут. Ни семьи у них, ни специальности. Вот все вы так: сперва надежды подаете, а после лечения бревно бревном и глаза стеклянные. Но ты вроде на человека похожа была, стремилась к чему-то. Вот я, значит, и решил поддержать. Но, знаешь, Дуся, похоже, зря. Короче, сейчас тебе выговор с занесением. И на будущее поимей в виду, больше я тебе класса не дам. Эти твои как выпустятся, пойдешь в наш Дом малютки, помощником воспитателя. Слушай, а я смотрю, Снегирев этот дважды рентген пропустил. Это, вообще говоря, вопиющее безобразие. Считаешь, случайность? Думаешь, не может быть, чтобы он…
– Не может, Адольф Семенович, я бы заметила, – твердо ответила Дуся, глядя честными голубыми глазами. – Просто Сережа занят был очень в мастерской, никак у него время выбрать не получалось.
«Да что может быть лучше, чем Дом малютки? Маленькие, теплые, бессловесные! И о стабильности коллектива думать не надо. Подумаешь, напугал», – улыбалась про себя Дуся, выходя из кабинета заведующего. Дуся вообще мало чего в жизни боялась.
