Впервые за зиму всерьез потеплело. Снег сделался серым и рыхлым. Из него великолепно лепились снежки. С веток и крыш капала вода. Казалось, сам влажный воздух шевелится и дышит вокруг. Машка шла, стараясь не наступать в лужи, и все равно наступала, и пришла счастливая, с мокрыми абсолютно ногами.
Максим стянул с нее сапоги и колготки, зашвырнул все это на батарею сушиться и долго-долго растирал ей холодные ступни, дышал на них, разглаживал, целовал. Машка смеялась, морщась от щекотки и легкого покалывания в постепенно оттаивающих кончиках пальцев.
Потом они пили горячий, обжигающий горло и язык чай и смотрели на большом, во всю стену, экране какой-то смешной, абсолютно не запоминающийся фильм. Из тех, где герои поминутно совершают ляпы, каждый из которых мог бы стоить им жизни или привести к необратимому увечью, но в фильме лишь приближает их к счастливому концу.
– Тебе не нравится? – спросил Макс, заметив, что она не смеется.
– Не очень. Мне их всех жалко. Ну то есть я понимаю, что все будет хорошо, но ведь, когда герой падает, он же еще не знает, что впереди хеппи-энд. Ему просто больно и плохо.
– А клоуны в цирке?
Машка покачала головой.
– Я не люблю цирк. Там или всех жалко, или за всех страшно.
– Чувствительная ты. Как ты жить-то такая будешь?
Машка засмеялась.
– Хорошо буду жить! Знаешь, мне иногда бывает так хорошо! Ни от чего, просто так. Во мне словно пузыри радужные надуваются и лопаются под языком. Я становлюсь легкая, как воздушный шарик, ноги сами начинают бежать, и я тогда бегу, бегу, бегу. Несколько километров могу так пробежать!
– А потом?
– А потом останавливаюсь. Хоп! Счастье кончилось. Началась нормальная жизнь.
– Может, тогда лучше не бегать? А спокойненько постоять, дыша воздухом? И счастье сохранить в себе на подольше?
– Не-ет! Я, если не побегу, тогда просто лопну.
– Смешная ты! И правда, с тобой ни кино, ни цирка не надо.
Максим нежно поцеловал ее в кончик носа.
– Чем кончилось с рефератом про кентавров? С тем, который я за тебя дописывал? Елене понравилось?
– Понравилось. Она мне за него четыре поставила.
– Как?! Почему не пять?!
– А я потому что внизу, после твоих слов, еще чуть-чуть от себя добавила. Ну про то, как было бы хорошо, если бы люди в те далекие времена отбросили свои предрассудки и просто-напросто поговорили разок с кентаврами по душам. От этого выиграли бы не только кентавры, но и сами люди в первую очередь. Потому что спокойствие и мудрость кентавров людям очень бы пригодились. Может, тогда и войн бы никаких вообще больше не было. Воины бы перековали мечи на плуги и начали сообща с кентаврами пахать мирно землю. А Елена сказала, что все это, конечно, забавно и фантазия у меня, безусловно, богатая, но к теме «Обычаи и верования древних народов» никакого отношения не имеет.
– Окей. Выпендрилась? Довольна? Пятерка тебе в диплом была лишняя?
– Максим, ты что, сердишься?! Ведь это же мой реферат! Мне же нужно было высказать свою точку зрения!
– Я не сержусь, мне просто обидно! Ты понимаешь, что ты малолетняя идиотка? Что ты из-за дурацких принципов не наберешь проходной балл в университет?! И всю жизнь будешь потом на общих работах дворы засранные подметать?!
– Максим, ты что, почему дворы?! Я уже сейчас без пяти минут младший библиотекарь!
– И тебя это устраивает? Ты разве не хочешь чего-то большего?
– Хочу, конечно! Но только это с учебой никак не связано. Хочу путешествовать, знать разные языки, ездить в дальние страны…
– Так для этого и нужна соответствующая специальность, квалификация, карьера! Без университетского диплома…
– Да, но понимаешь, это как левой ногой чесать правое ухо. Пока выучишься и карьеру сделаешь – сто раз путешествовать расхочется! Мне б сейчас куда-нибудь, с рюкзаком…
– Маш, ну какие там с рюкзаком дальние страны? До Непреодолимых Гор и обратно.
– Ну так я и в горах еще не была. Макс, ну чего ты злишься?
– Да не злюсь я! Просто ты не хочешь понять…
Она вдруг сделалась абсолютно серьезной. Будто лампочку выключили внутри.
– На самом деле действительно не хочу. Мне даже кажется, если я пойму, это как-то кардинально и навсегда изменит меня изнутри.
Говоря это, Машка выбралась из-под одеяла и стала одеваться. Сняла с батареи колготы и не до конца просохшие сапоги.
Максим оторопело уставился на нее.
– Маша, ты куда? С ума сошла? Тебя же увидят!
– Ничего, еще не так поздно. Скажу, за занятиями засиделась.
– Но что… почему вдруг? Ты обиделась на меня? Напрасно! Я, в конце концов, за тебя волнуюсь!
– Я понимаю. Но и ты меня пойми, пожалуйста. Я чувствую… что-то пошло не так. Мне сейчас надо остановиться и подумать. Я, может быть, какое-то время вообще не буду к тебе приходить.
– Час от часу не легче! Да постой же! Объясни толком, какая муха тебя укусила?!
– Никакая. Максим, не стой в дверях, дай пройти! Макс, ну не начинай! Максим, мне ведь и так трудно… Максим, ну пожалуйста!
Внезапно он сдался. Вот как понять этих малолеток?! Сперва сама вешалась на шею, теперь сама же…
– Ну и катись к черту! Не вздумай только возвращаться!
Пинком распахнул дверь, вытолкал Машку на лестницу, вышвырнул вслед за ней портфель. Последним в лестничный пролет вылетел платок и сам собой лег Машке на плечи.
Машка шла, глотая на ходу слезы, чувствуя, зная, что поступила абсолютно правильно, что иначе и нельзя было поступить. Слезы текли по ее щекам, но дышать с каждым шагом становилось легче. Пахло весной, и все крыши на ее пути плакали вместе с ней.
* * *Химереныш исцарапал Ане все руки в кровь, не желая ни пить из соски, ни лежать спокойно в кувезе. Аня и укачивала его, и песенки пела, а он все шипел и норовил долбануть ее хвостом с ядовитым жалом на конце.
На самом деле, Аня его вполне понимала. Сперва плановое кесарево, о котором никто его заранее не предупредил. Внезапный свет, шум, гам, холод, боль от прививок. И никакой нигде мамы! Тут любой взвоет и зашипит. «Бедненький, – думала Аня, – вот попал так попал! А дальше, глядишь, еще хуже будет. Кто их знает, что они там с вами делают? Небось опыты какие-нибудь ставят».
И Аня старалась, несмотря на жало и когти, почаще заходить к нему в бокс, доставать из кувезы, разговаривать с ним, гладить, чесать за ушком. И похоже, малыш стал к ней привыкать. При звуках Аниного голоса он прекращал шипеть и начинал тихонько мурлыкать. Так тихо, что Аня и не была до конца уверена, мурлычет он или ей только кажется. Ну хоть не царапается и не шипит. Глазки у химереныша еще и не открылись. Аня все гадала,
