Саша отпрянул от витрины, почувствовав, как испуганно-заполошно заколотилось сердце. Ужас тугим узлом скрутил его внутренности и потянул к горлу. Все потому, что он увидел черные фигуры левитов, растекающихся по улицам Иевус-Селима. Храмовая стража вышла на еженощную охоту. Видимо, в этот день было много доносов.
«Издалека, из ночной темноты, невнятные крики караульных возвестили вторую стражу. Тотчас этот отдаленный крик был подхвачен часовыми на стенах. И поплыло над городом как предвестие скорой и страшной смерти. Идет Вторая стража! Стража вышла на улицы Иевус-Селима!! Спите спокойно, благочестивые, но остальные… Вторая стража на улицах!!! Вирсавия нерешительно остановилась.
– Ближе, – потребовал стоящий за занавесом. Бело-желтый огонь в его глазах разгорался все ярче. – Подойди ближе! Он гипнотизировал, лишал воли к сопротивлению. Хотелось отдаться ему и поплыть по волнам этого страшного шепота, купаясь в неведомых ранее ощущениях. В нем звучала странная, подчиняющая сила, и… в какой-то момент Вирсавии показалось, что ничего страшного в нем нет. Он не звал в темноту. Напротив, впереди был только свет. Яркий белый свет. Голос обещал все блага жизни и того, что будет после нее. Вирсавия улыбнулась, покоряясь блаженству этой силы, бесчувственно-мертво растягивая губы, и сделала еще несколько шагов. Луна проглянула из-за туч. Ее серебристые лучи коснулись человека, стоящего на балконе, и в молочном свете женщина разглядела его сквозь тонкую ткань. На мгновение ей показалось, что это вовсе не человек, а животное. Низкое, с угловатой головой, вросшей прямо в могучие, покатые, сгорбленные плечи. Над головой острыми треугольниками торчали уши, и даже отсюда Вирсавия разглядела, что уши покрыты шерстью. Длинные узловатые руки существа свисали почти до колен, и оно шевелило пальцами, оканчивающимися кривыми, как кинжалы, когтями. В центре головы, где-то на уровне носа, горели глаза, и от этого лицо напоминало звериную морду. Лунный свет сплел вокруг головы существа туманный серебристый ореол. Странно, но Вирсавия не чувствовала страха. Он не исчез, но стал привычным и перерос в невероятную по своей силе эйфорию подчинения. Ей страстно захотелось покориться и быть покоренной. Глаза ее расширились, хотя никто не смог бы отыскать в них сейчас и тени жизни. Они были слепо-мертвы. Ноздри женщины жадно подрагивали. Губы беззвучно двигались, произнося неведомые слова. Через мгновение видение рассеялось. Дэефет отдернул занавес и вошел в покои. Он был высок, мускулист, белокур и… что бы ни говорил о нем пророк Нафан, очень красив.
– Ты боишься, Вирсавия, дочь Елиама? – спросил Дэефет и улыбнулся широко и белозубо. – Не бойся. Здесь никто не причинит тебе вреда. В его глазах в последний раз промелькнул странный серебристый отблеск и тут же погас.
– Я… никогда еще не разговаривала с Царем, – прошептала она, ощущая приятную слабость во всем теле. – Я не разговаривала даже с твоим племянником, Иоавом, господином моего мужа.
– Рано или поздно сбываются самые сокровенные желания, – продолжал улыбаться Дэефет, подходя ближе. – Иногда это требует жизни, иногда – сущего пустяка.
– Верно ли? – спросила Вирсавия. Дэефет пошел вкруг нее, оглядывая со всех сторон.
– Ты приготовилась к встрече. Эти украшения…
– Старший твоей стражи сказал, кто хочет видеть меня.
– Он слишком болтлив и любопытен, – небрежно отозвался Дэефет, продолжая идти по кругу. – Ему хотелось узнать свое будущее. Это и есть его сокровенное желание. Закон запрещает прорицательство, но… Для верного слуги я могу сделать исключение. Его желание исполнится. Он узнает свое будущее этим же днем. Его пальцы нашли кончик платка, который женщина держала в руках, и потянули. Дэефет шел по кругу, утягивая платок за собой, до тех пор, пока тот не упал на ковер. Вирсавия замерла. Она чувствовала, как поползло покрывало, наброшенное на голову.
– Ты… предскажешь этому воину будущее? – спросила она, чтобы хоть что-то спросить. – Разве ты пророк, мой Господин?
– Я не вижу многого, – усмехнулся Дэефет. – На это есть Нафан. Но кое-что открыто и мне. Покрывало упало на ковер следом за платком».
Саша перевел дух. Он тоже видел тень на занавесе и слышал разговор Вирсавии и Дэефета. В горле у него пересохло. Горький першащий комок мешал дышать. Саше пришлось сглотнуть. А затем он крепко зажмурился. То, что он видел, было похоже на бред. Или на сумасшествие. С другой стороны, именно сейчас, в это самое мгновение, он вдруг отчетливо осознал, что помимо воли уже втянут в эту страшную историю. И нет из нее выхода. Осталось только что-то дурное и ужасное, поджидающее его впереди. Где-то там, в темноте, в самом конце пути, отрыта для него ловчая яма. Саше показалось, что он непременно попадет в нее, и отточенные колья грядущего несчастья пронзят его насквозь. Он повернул голову. Лицо Леонида Юрьевича, мутное и расплывчатое, все еще отражалось в витринном стекле.
– Смотри, – прошептал вкрадчивый голос. – Смотри, Гончий. Смотри и вспоминай. И Саша послушно вперил взгляд в игрушечный набор белых, подернутых ночной темнотой домиков. И снова залила его сердце невероятная, почти животная тоска. Так тоскует самка, когда охотник убивает ее детеныша. Все потому, что он увидел, как…
«Старший звена легко сбежал по ступеням дворца. Плащ развевался у него за спиной. Он с удовольствием слушал стук кожаных подошв своих сандалий и улыбался. Сегодня ему довелось оказать услугу самому Царю Иегудейскому Дэефету, а всем известно, что благодарность Царя, как и его гнев, не знает границ. У последних ступеней лестницы дожидалось вверенное ему звено из четырех воинов. Чуть в стороне, безразлично отвернувшись к воротам, стоял левит храмовой стражи – зловещая фигура, затянутая в черные кожаные латы. От одного его вида у Старшего испортилось настроение. Он недолюбливал левитов, считал их палачами, выполняющими работу, за которую никогда не взялся бы настоящий солдат. И от того, что один из этих палачей стоял рядом с воинами его звена, Старшему стало неприятно. «Даже если не коснешься грязи, – подумалось ему, – можешь возгнушаться ее». Он ступил на землю и открыл было рот, чтобы отдать приказ к построению, когда сильный удар по голове заставил его упасть на колени. В ушах загудело. Воин размахнулся снова и с резким выдохом опустил древко дротика на плечи своего бывшего командира. И тотчас последовало еще несколько весьма болезненных ударов, попадавших по лицу, шее и спине Старшего. Тот опрокинулся в пыль. Это измена, пронеслось в его голове. Заговор против Господина моего, Царя Дэефета. Он кинул руку к ножнам, намереваясь извлечь оружие, но шагнувший ближе левит мгновенно наступил ему на запястье, прижав руку к земле. Секунду спустя Старший смотрел в черные, ничего не выражающие глаза палача. Острие меча упиралось ему чуть ниже шеи, в ямку над стыком ключиц. Левит наклонился вперед и негромко, но отчетливо и страшно произнес:
– Есть Бог. Бог есть Закон. Закон гласит: «Тот, кто смертен, не должен допытываться о будущем». За ослушание – казнь. Ты нарушил Закон. Тебя ждет левитский суд. Старший знал, что означают эти слова. Смертный приговор. Других приговоров суд левитов не выносил. Те, кого забирала храмовая стража, никогда не возвращались назад. В назидание и на страх остальным.
– Это заговор! – прохрипел он своему звену. – К оружию! Те даже не пошевелились. Глаза его воинов стали такими же пустыми, как и глаза левита. Они слышали разговор Старшего с пленницей. Они слышали, как он признавался в просьбе к царскому пророку. Они, как благочестивые граждане Иевус-Селима, донесли об этом весьма кстати оказавшемуся поблизости левитскому патрулю. Они знали Закон и доверяли Закону. Справедлив суд, и все равны перед Законом.
– Взять его, – скомандовал палач безразличным голосом. И тотчас из тени гранатовых яблонь выступило звено храмовой стражи. У Старшего отобрали нож, продели под локти древко копья и, стянув запястья кожаным шнурком, повели в тусклый свет уличных факелов. От крепости Дэефета к Скинье. Через час перед судом левитов Старший скажет о том, что Дэефет сам пользуется услугами пророка Нафана, и увидит в ответ жесткую усмешку судии. И услышит: «Что позволительно Царю, не позволительно его слугам». А затем
