Позже в дверь мягко постучала и вошла Марта.
– Поляки разгромили бар, – сказала она, снимая халат и вешая на крючок за дверью. – Полиция арестовала шестерых, – с тех пор как начали прибывать автобусы, она отзывалась о соотечественниках с легким презрением, словно стараясь от них дистанцироваться.
Вытянувшись на кровати, насколько та позволяла, Руди оторвался от книги и произнес: «Мм».
Марта скинула черное форменное платье и вышла из него, повесив рядом с халатом. Под формой на ней были колготки и поношенный черный лифчик. Она была пышной и веселой девушкой с длинными блеклыми русыми волосами, которые красила в каштановый.
– Я так и думала, что ты будешь прятаться здесь, – сказала она.
– Нам больше нельзя говорить по-польски на людях, – сказал Руди. – Нас слышал Ян.
Расстегивая лифчик, она остановилась и посмотрела на него.
– Тогда нам вообще нельзя разговаривать на людях. – На самом деле она неплохо знала английский, но почему-то стеснялась на нем говорить. Она стянула колготки и трусики и оставила на полу. – Двигайся.
Руди отложил книжку на шкафчик и прижался к стене, чтобы пустить Марту под одеяло рядом. Официально Ян строго порицал отношения между персоналом, но неофициально он избирательно смотрел на них сквозь пальцы, если это не мешало распорядку отеля.
– Почему нам нельзя говорить по-польски? – спросила Марта. Руди обнял ее и вздохнул.
– Я не говорил, что вообще нельзя говорить по-польски. Только на людях.
– Но почему?
Просто объяснить это было невозможно. У Марты каждый ответ только вызывал новый вопрос, однажды они целый вечер потратили на череду вопросов и ответов. В процессе Руди забыл изначальный вопрос, а в конце вообще потерял нить разговора.
– Я не хочу тебе врать, Марта, – сказал он.
– Так обычно говорят, когда хотят соврать, – сказала она, прислонившись головой к его шее.
Что ж, разумно. С этим не поспоришь.
– Я не могу сказать почему, Марта.
Она пожала плечами.
– Я не могу сказать, потому что не хочу тебя втягивать, – сказал он, что было простой, чистейшей правдой.
– Я не против, – сказала она сонно. – Я тебя люблю.
– Так обычно говорят, когда хотят сказать какую-нибудь глупость, – ответил он, но она уже мягко похрапывала, мгновенно заснув. Ян гонял работниц, пока те не падали с ног, но в отеле не хватало людей, потому что всем хотелось провести Рождество и Новый год с семьей.
Руди улыбнулся и поцеловал Марту в макушку. Она никогда не спрашивала, женат он или нет, не состоит ли уже в отношениях, что делает в Зоне. Когда они занимались любовью, пользовались презервативом и таблетками, и на этом ее недоверие к нему исчерпывалось. Марта была простым человеком без затей, с которым никогда не случалось ничего по-настоящему плохого, – как и девяносто девять процентов населения Европы. Ему хотелось рассказать ей, как быстро можно потерять невинность, но он не знал, как передать это словами.
Он обнял ее и почувствовал, как сам погружается в бессознательность, словно подводник, ныряющий спиной с лодки.
* * *В канун Нового года поляки устроили дискотеку.
Ян тут же хотел выкинуть их из отеля, но владельцы упрямо запрещали. Зона славилась тем, что принимала всех и в любое время, вне зависимости от свинского поведения. Она существовала, чтобы привлекать туристов, и если пойдет слух, что отели начали выгонять людей за такие мелкие проступки, как драки стенка на стенку в коридорах, поливание из огнетушителей в баре и катапультирование мебели из окон седьмого этажа, то экономика Зоны может пострадать.
Это был философский вопрос, в котором Ян и владельцы отеля решительно расходились. Ян хотел управлять отелем, владельцы хотели зарабатывать. В идеальном мире они бы нашли какой-то взаимно приемлемый компромисс. В реальном же Ян – и другие управляющие – были вынуждены страдать. Чтобы напроситься на выселение из отеля в Зоне, постоялец должен был вести себя исключительно отвратительно. Поэтому часто Зона была довольно буйным местом, хотя и вполне терпимым, если не считать государственных праздников.
Дискотека входила в пакет поляков. И история этого пакета, похоже, уходила корнями в первые годы после падения коммунизма. Поездка в Зону, визит в супермаркет в долине, лыжи для тех, кому это интересно, дискотека и накрытый стол в канун Нового года. А вместе с тем, начинал понимать Руди, существовала негласная часть пакета, куда входило насилие, колоссальные объемы алкоголя и полная потеря контроля со стороны тех, кто сопровождал тур.
Из люка между маленькой столовой и кухней Руди наблюдал, как подают ужин. Терпимость Яна к полякам, и в лучшие времена ослабленная, испарилась окончательно, и он велел шефу заняться гостями в большой столовой. Затем снял пиджак управляющего, надел фартук и поварской колпак и пошел готовить для поляков сам.
Весь день он колошматил куски дешевой свинины мясным молотком, макал их в муку и яйца и панировал хлебными крошками. Когда Руди пришел на свою смену, он застал, как тот ставил в холодильник подносы с котлетами в панировке для вечерней трапезы.
Поляки приоделись. Самые главные возмутители спокойствия – те, кто начинал драки, брал без спроса огнетушители и швырял мебель из окон, – были одеты лучше всех, в великолепно скроенные дорогие костюмы из мягкой черной ткани. Их подружки были в парижских платьях, которые в этом году состояли в основном из оборок и кружевных вставок. Руди видел таких людей в Кракове ранними вечерами, когда они выходили из лимузинов с водителями у казино. Что они делали здесь, зачем платили жалкие крохи, чтобы смешаться с бедняками, когда могли забронировать целый этаж в «Марриотте» где угодно в Европе, было выше его понимания. Он давно бросил попытки разгадать поляков.
На кухне трудился Ян: поджаривал заготовленные свиные котлеты, метал их, все еще шипящие от жира, на тарелки, шлепал сверху жареное яйцо и добавлял вареную картошку со стручковой фасолью. Лицо управляющего блестело от пота, а в его глазах читалось, как казалось Руди, нечто вроде безумного восторга – из-за того, что он готовил эту хрень полякам. Руди хотелось объяснить ему, что поляки как раз эту хрень и любят; они считают ее приличной домашней кухней, буквально национальным блюдом, а Ян только выставляет себя дураком.
Но он ничего не сказал. Вечер обещал быть трудным, даже если не придется уворачиваться от вопросов управляющего о Польше. Когда в люк стали возвращаться чашки, стаканы и тарелки, Руди раскочегарил «Хобарт» и принялся загружать подносы.
Обычно Ян не пил, пока не заканчивал смену, но в честь Нового года он позволил себе открыть на кухне бутылку «Бехеровки», и между очередной переменой блюд и поступлением грязной посуды они
