– Просто дом очень старый, – сказала Френни рассудительным голосом. – И дверь тоже старая. Сегодня жарко, и деревянная рама разошлась.
– Ты так думаешь? – Винсент выпрямился в полный рост и заглянул в сумрак за дверью. Он почувствовал легкий сквозняк, хотя ветра на улице не было. – Мне кажется, тут что-то еще. И ему сотни и сотни лет.
Изабель Оуэнс сидела в кухне спиной к двери. Она была грозной, внушительной женщиной: пусть невысокая, щупленькая, но с величавой статью. Ее седые, абсолютно белые волосы были небрежно заколоты на затылке, но лицо казалось свежим и молодым, несмотря на почтенный возраст. Она всю жизнь ходила только в черном, и сегодняшний день не стал исключением. Френни смотрела на тетю как завороженная, пока та резко не обернулась к ней. Френни пригнулась, спрятавшись за каким-то растением в большой кадке, ее сердце бешено колотилось в груди. Винсент и Джет присели на корточки рядом с сестрой, зажимая руками рты, чтобы не взорваться смехом. Они в жизни не видели Френни такой смущенной.
– Тише, – шикнула она на них.
– Я так и думала, что вы приедете все втроем, но почему вы не заходите в дом? Вы трусливые кролики или храбрые люди? – крикнула тетя из кухни. – Кролики убегают, считая, что так безопаснее, но тут-то их и хватают ястребы. А храбрые люди садятся за стол и ужинают со мной.
Они сделали, как было велено, хотя всех троих не покидало странное чувство, будто они заходят не просто в дом, а в новую жизнь.
Френни вошла первой, что было правильно: она старшая из троих и должна защищать младших. К тому же она сгорала от любопытства. Кухня оказалась огромной, с древним сосновым столом, за которым могла бы усесться и дюжина человек, и большой черной плитой, почти антикварной. Изабель приготовила овощное рагу и сливовый пудинг, испекла хлеб с розмарином. На столе стояли белые фарфоровые тарелки с синим узором. Старые оловянные столовые приборы давно нуждались в хорошей чистке. В доме не было часов, и это как будто предполагало, что время здесь течет в своем темпе, отличном от времени за порогом.
– Спасибо за приглашение, – вежливо проговорила Френни.
Надо же было хоть что-то сказать человеку, которого ты совершенно не знаешь и с которым тебе предстоит провести целое лето. Тем более если этот человек обладает некоей странной силой, которую явно следует уважать.
Изабель пристально посмотрела не нее.
– Если ты вправду хочешь меня отблагодарить, сделай что-нибудь с гостем в столовой.
Сестры и брат со значением переглянулись. Наверняка это было одно из тех испытаний, о которых их предупреждала мама.
– Хорошо. – Френни даже не уточнила, в чем именно состоит поручение. – Я попробую.
Винсент и Джет пошли следом за ней, изнывая от любопытства. Дом был огромным, в три этажа. Во всех комнатах – тяжелые плотные шторы на окнах, чтобы не пропускать солнце, и полированное дерево, которое, несмотря на кружившую в воздухе пыль, сверкало чистотой. Пятнадцать пород древесины было использовано для изготовления каминных полок и стеновых панелей, включая золоточешуйчатый дуб, серебристый ясень, вишневое дерево и несколько видов ныне исчезнувших деревьев. В доме было две лестницы, черная и парадная. На черной лестнице, как-то странно искривленной, вечно гуляли сквозняки. Резная парадная лестница из красного дерева поражала изяществом линий. Сестры и брат на миг задержались на лестничной площадке между этажами, где была ниша с диванчиком под окном и портретом красивой черноволосой женщины в синем платье.
– Это Мария Оуэнс, наша родоначальница, – сказала тетя, провожавшая их в столовую.
– Она на нас смотрит, – шепнула Джет брату.
Винсент усмехнулся.
– Что за бред? Хватит выдумывать, Джет.
В столовой было почти темно, шторы на окнах плотно задернуты. Как оказалось, их поджидал вовсе не призрак, которого надо прогнать, а всего-навсего крошечная бурая птичка, умудрившаяся влететь в приоткрытое окно. Каждый год на день летнего солнцестояния воробей пробирался в дом, и его надо было выгнать в окно метлой, чтобы вместе с ним улетели все беды и неудачи. Изабель уже собиралась вручить Френни метлу, но в этом не было необходимости. Воробей подлетел к Френни сам, как к ней всегда подлетали птицы в Центральном парке, и сел ей на плечо, распушив перья.
– Впервые такое вижу, – сказала Изабель, изо всех сил стараясь не выдать своего изумления. – Ни одна птица так раньше не делала.
Френни взяла воробья в чашечку ладоней.
– Привет, – сказала она. Воробей смотрел на нее яркими глазками-бусинками, успокоенный звуком ее тихого, мягкого голоса. Френни подошла к окну и выпустила воробья на улицу. Джет и Винсент тоже подошли посмотреть, как он скрылся в ветвях очень старого дерева, одного из немногих вязов, переживших болезнь, что погубила почти все вязы в округе. Френни обернулась к тете. Что-то прошло между ними – невысказанное одобрение.
– Вот вы и дома, – сказала Изабель.
Обустроившись в тетином доме на улице Магнолий, они уже искренне не понимали, почему не проводили здесь каждое лето. Тетя Изабель оказалась на удивление сговорчивой. Ее совершенно не волновало, что они делают и как проводят день. Никакого режима, никакого здорового питания, никакого отбоя в строго определенное время. Конфеты на завтрак. Сладкая газировка весь день. Можно ложиться с рассветом, а потом спать до полудня. Их никто не заставлял поддерживать в своих комнатах порядок и убирать за собой.
– Делайте что хотите, – говорила им тетя. – Главное, никому не вредите.
Если Винсент хотел выкурить сигарету, ему не нужно было прятаться за сараем, хотя Изабель не одобряла курение. Оно подпадало под категорию вреда, пусть даже Винсент вредил только себе.
– Это плохо для легких, – ворчала Изабель. – Хотя, как я понимаю, тебе нравится искушать судьбу. Не волнуйся, все образуется.
Казалось, тетя знает о Винсенте то, чего не знали даже его сестры. Он никогда никому не рассказывал, что часто испытывает приступы безотчетной тревоги, когда проходит мимо зеркал. Кто он на самом деле? Пропавший без вести человек? Тело без души? Он что-то утаивал от себя самого, и, возможно, ему пригодился бы добрый совет. Он затушил сигарету в горшке с геранью, по-прежнему не убежденный, что ему надо заботиться о собственном здоровье или переживать из-за своих привычек.
– Мы все так или иначе убиваем себя, – сказал он.
– Но не стоит торопить события. – Изабель вытащила из горшка окурок, чтобы никотин не отравил растение. – Ты хороший мальчик, Винсент, что бы ни говорили другие люди.
Единственный свет, горевший в городе после полуночи, горел на заднем крыльце дома Оуэнсов. Его зажигали здесь сотни лет. Сперва это был огонек масляной лампы, потом – газовой,
