– Я люблю сказки, – мечтательно проговорила Джет.
Она была как водяная нимфа, скользящая по глади озера, дух чистой стихии. Она вышла на берег, вытерлась полотенцем и расстелила кружевную скатерть на плоском камне. Они сели обедать. Еда была скромной, но сытной: сэндвичи с яичным салатом, стебли свежего сельдерея. Джет взяла термос с чаем от печали, который она приготовила по рецепту, найденному в тетиной кухне. Каждый, кто пьет этот чай, обретает хорошее настроение и бодрость духа – качества, с точки зрения Джет, крайне необходимые Френни.
За обедом они обсуждали свою неспособность утонуть.
– По-моему, все ясно, – улыбнулся Винсент. Он поднял руки, и стайка зябликов вырвалась из прибрежных зарослей и взвилась в воздух взвихренным облаком. – Видите, что я имею в виду? Мы не такие, как все нормальные люди.
– Нормальный — это не научное определение, – отмахнулась Френни. – К тому же вспугнуть зябликов может каждый. И кошка тоже. Ты попробуй позвать их к себе. – Она подняла руку, и ей на ладонь сразу же сели два зяблика. Френни легонько подула на них, чтобы согнать. Она очень гордилась этой своей способностью.
– Что и требовалось доказать! – рассмеялся Винсент. – Ты сама подтвердила мои слова. – Он нырнул в озеро, но вода тут же вытолкнула его, не желая принять. – Смотрите! – весело крикнул он, плывя не в воде, а над водой.
В тот вечер за ужином Винсент заговорщически посмотрел на сестер и спросил у тети, правду ли говорят люди о семье Оуэнсов.
– Вы знаете, кто вы такие, – ответила Изабель. – И я советую никогда этого не отвергать.
Она рассказала им об одной девушке из Оуэнсов по имени Мэгги, которая как-то приехала сюда на лето и очень старалась подружиться с местными, рассказывая им небылицы о своей семье. Как они танцуют голыми в саду под луной, изводят ни в чем не повинных людей и вызывают с небес град и грозы. Дошло до того, что она написала большую статью для местной газеты, в которой всячески очерняла Оуэнсов и предлагала упрятать их всех в тюрьму.
Мэгги выставили за дверь и велели возвращаться в Бостон. Когда против нас целый мир – это одно, но когда кто-то свой… Это уже совершенно другая история.
Мэгги Оуэнс была в ярости. Она стояла на крыльце перед запертой дверью и ругалась на чем свет стоит, и с каждым новым проклятием в адрес Оуэнсов она уменьшалась в размерах. Есть чары, которые действуют против тебя самого. Или, может быть, Оуэнсы в доме поставили перед входом черное зеркало, отражающее проклятия. Каждое злое слово, произнесенное Мэгги, возвращалось обратно к ней. Она не смогла даже открыть замок на двери. Вся ее магия иссякла. Когда отвергаешь ту силу, что живет у тебя в крови, когда перестаешь быть собой, очень легко превратиться в кого-то другого – скорее всего, в первое существо, что попадется тебе на глаза. В данном случае это был кролик, проникший в сад. Мэгги заснула в траве женщиной, а проснулась крольчихой. Теперь она кушает травку и пьет молоко, которое ей оставляют в блюдечке на заднем крыльце.
– Смотрите в оба, – сказала Изабель. – Может быть, вы увидите ее во дворе. Вот что бывает, когда отрекаешься от себя. Сама жизнь действует против тебя, и ты теряешь свою судьбу.
Джет очень нравился тетин сад с его тенистыми уголками с бурно разросшимися азалиями и дикими ландышами, но после истории, рассказанной Изабель, она всегда нервничала, глядя на кроликов, приходивших поживиться петрушкой, мятой и кудрявым латуком.
– Не бойся, – однажды сказала ей Френни. – Мы-то точно не превратимся в кроликов. Мы не такие тупые.
– Я бы лучше стал лисом, – заметил Винсент, на миг оторвавшись от своей гитары. Он разучивал песню Джека Эллиотта. – Хитрым, коварным и скрытным.
– А я бы кошкой, – сказала Джет.
У тети было шесть черных кошек. Один котенок по имени Грач особенно привязался к Джет и ходил за ней следом, как хвостик. Ее мучило подозрение, что Изабель рассказала историю об отступнице Мэгги, обращаясь конкретно к ней. Это было предупреждение за все те разы, когда Джет хотелось быть самой обыкновенной девчонкой.
Крупный бесстрашный кролик сердито таращился на сестер из-под листьев одуванчиков. У кролика были черные усы и серые глаза. По спине Джет пробежал холодок.
– Мэгги? – тихонько позвала она. Ответа не было. – Может, дать ей молока? – спросила Джет у Френни.
Френни пренебрежительно фыркнула.
– Зачем ему молоко? Это же просто кролик. – Френни швырнула в сторону кролика пучок травы. – Кыш! – велела она.
К их удивлению и даже смятению, кролик остался на месте, продолжая невозмутимо жевать листья одуванчиков.
– Это она, – прошептала Джет, подтолкнув сестру локтем.
– Мэгги? – позвала Френни. Она не поверила в тетину историю, но в этом кролике и вправду было что-то странное. – Уходи! – сказала она.
Джет подумала, что лучше вежливо попросить, чем приказывать.
– Милый кролик, – почтительно проговорила она, – пожалуйста, оставь нас в покое. Нам очень жаль, что все так получилось, но ты сама виновата. Мы тут ни при чем.
Кролик послушался и ускакал в рощу за садом, где стоял пчелиный улей. Собирая крестовник и куманику, Джет решила, что будет исправно каждое утро ставить на заднем крыльце блюдечко с молоком. Глядя вслед кролику, Френни подумала, что, возможно, за кротким нравом сестры скрывается намного больше, чем представляется им с Винсентом. Возможно, они совершенно ее не знают.
Теперь и у Френни были свои подозрения о доставшемся им наследии. Она взяла в привычку гулять в одиночестве дождливыми вечерами. Пока брат с сестрой предавались безделью, Френни сидела в публичной библиотеке, листая старые номера «Салемского Меркурия» и «Эссекского вестника». Она узнала, что женщины из рода Оуэнсов издавна считались ведьмами. В городской регистрационной книге, хранившейся в отделе редких изданий и рукописей, был перечислен целый ряд преступлений, в которых обвинялись члены их семьи еще в те времена, когда всякую женщину, заподозренную в противоестественных деяниях, топили в озере Лич-Лейк. Поскольку ведьмы не могли утонуть, им набивали карманы камнями. Карманы, ботинки, а то и рты, которые потом зашивали черными нитками. Преступления Оуэнсов включали в себя колдовство, чародейство, наведение порчи, кражу коровы, применение трав для лечения хворей, вспоможение при родах, не освященных узами брака, и проклятие врагам, на чьи головы сыпались беды. Самым ярым из обвинителей был судья Джон Хаторн, своей властью отправивший многих невинных на смерть.
Френни нашла запись о том, что дневник Марии Оуэнс хранится в отделе редких изданий и рукописей. Дневник был спрятан в отдельном ящике, который библиотекарша открыла массивным железным ключом. Замок заело, и с ним пришлось изрядно повозиться. Сам
