Проснись, Таллис! Проснись!
Зверь ревет. Он уже над ней. Его зловоние окутало ее.
– Таллис! Вставай!
Таллис, слишком быстро вырванная из сна, села, смущенная и напуганная. Потом страх исчез, и вместе с ним холод. Она была закутана в попону лошади Скатаха, костер почти догорел. Все трое Джагутин стояли, глядя мимо темных деревьев. Раннее утро освещало их темные лица, кусочки золота на выдубленной непогодой коже и изодранную одежду. Пепел от костра медленно поднимался вверх, подхваченный легким ветерком, дующим на лужайке. Лошади тихо дышали, трясли головами и натягивали привязь.
Я прикоснулась к источнику. Это история с самого начала… Я прикоснулась к источнику. Я подошла близко к Гарри. Он там, я уверена. Я прикоснулась к источнику. Гарри – источник…
Скатах глядел на нее, но не видел; он прислушивался. Мгновением позже звук повторился, безусловно рев оленя-самца.
– Сломанный Парень! – сказала Таллис.
– У ручья, – согласился Скатах. – За Землей Призрака Птицы.
Таллис вскочила на ноги, с серой шерстяной попоной на плечах. Вокруг нее уже кипела бурная деятельность. Лошадей нагрузили и повели по узкой тропе к краю леса. Скатах закидал костер и надел кожаный рюкзак. Таллис повесила на шею маски и нащупала в кармане крестильную рубашку.
Слишком много всего случилось, и слишком внезапно. Она подумала о доме; родители, наверно, еще спят. Она не сказала им, что уходит, не попрощалась с ними. Они будут беспокоиться, даже если она уйдет всего на несколько дней. Она обязана оставить им весточку.
Утро было туманным и мокрым. Вместе с Джагутин она обогнула лес, пересекла болотистое поле и оказалась у тонких деревьев, окаймлявших Ручей Охотника.
– Олень должен быть где-то здесь, – прошептал Скатах. Курундолок завел лошадей в холодную воду и дал им напиться, а сам нервно выискивал любой знак Оборванного Оленя. Таллис пошла через мокрый папоротник, вытаскивая попону каждый раз, когда она запутывалась в шиповнике.
Стояла полная тишина, даже птицы замолчали. Росистый туман неторопливо плыл в воздухе. Лес застыл, как животное, сдерживающее дыхание и наблюдающее за хитрыми движениями хищника.
И внезапно в этой тишине кто-то громко выкрикнул ее имя, тоном даже не беспокойства, а ужасного страха.
Скатах посмотрел вверх, его бледные глаза сверкнули. Но Таллис глядела на поле у далекого горизонта, где еще вчера вечером стояли странные камни и деревья; сейчас они исчезли и не осталось ни одного следа силы, проявленной землей. Там бежал человек, мужчина.
– Таллис! – закричал ее отец с паникой в голосе. Она содрогнулась, на глазах появились слезы. На нем была ночная рубашка, полы которой хлопали на бегу. Он запнулся, потом выпрямился, маленькая темная фигурка, едва видимая в полутьме.
– Быстрее, – пробормотал Скатах в сторону леса. Лошади забеспокоились. Дженвал что-то сказал им, гортанным голосом, и погладил одетой в броню рукой морду одной из них, пегой.
– Я должна сказать ему, что у меня все хорошо, – сказала Таллис. – Попрощаться…
Но Скатах потянул ее вниз.
– Нет времени, – сказал он. – Смотри! Там!
Из тумана вышел Сломанный Парень и чопорно вошел в ручей недалеко от беспокойных лошадей. Джагутин подались назад, разрешая огромному зверю пройти мимо. Его рога задели свисающие ветви ольхи, растущей у ручья, изо рта вырвался клок тумана. Он заметил девочку, и его темные глаза сверкнули. Перед ним летел его запах и уносился к Райхоупскому лесу.
Скатах стянул попону с плеч Таллис и подтолкнул ее вперед.
– Быстрее. Привяжи тряпку. Отметь его. Сейчас этот зверь – твой господин. Он покажет дорогу.
Таллис пробралась через подлесок и вошла в воду. Отец все еще звал ее. С деревьев вокруг Земли Призрака Птицы взлетели вороны, поля огласила птичья песня.
Оказавшись перед оленем, Таллис почувствовала знакомое потрясение. Она поглядела на гигантского зверя, протянула руку и пробежала пальцами по грубым волосам на его морде. Сломанный Парень медленно наклонил голову. В его зрачках отражалось лицо: темная кожа, глаза широко открыты, рот странно искажен – без сомнения ее; за ним виднелась зимняя картина: снег, по нему идут три темные фигуры, и еще одна; они выходят из зверя и уходят в сознание Таллис.
Ее окутали запах и тепло. Она почувствовала дыхание у себя на шее, вес его тела на своем. Кожу закололо, тело возбудилось, неожиданно и смущающе. Он был так близко. Она поглядела за него, как в синее небо. И почувствовала давление в его движениях, входившее в ее тело и выходившее из него…
Мгновение прошло. Таллис, запыхавшаяся, покрасневшая, привязала клочок крестильной рубашки на сломанный отросток рога, сделав двойной узел, для верности. Пока она вязала узел, пальцы ощутили три глубоких зарубки на роге; возможно, метки Оуэна.
Сломанный Парень поднял голову и заревел, потом протиснулся мимо девочки, так сильно толкнув ее телом, что она тяжело плюхнулась в воду. От неожиданности она схватилась за ожерелье из тяжелых масок, и веревка лопнула. Маски упали в ручей, и ей пришлось собирать их; одна из них уплыла, и не было времени ее догонять. Скатах, оказавшийся сзади, подтолкнул ее, направляя вслед за широким крупом оленя в сторону Земли Призрака Птицы и Райхоупского леса. Джагутин уже сидели на лошадях. Лошадь Гвиллоса запаниковала, встала на дыбы и начала беспокойно метаться по кругу. Он крикнул на нее, и она успокоилась. Недалеко от него, согнувшись и оперев руки о колени, стоял запыхавшийся отец Таллис; его лицо пылало, из глаз бежали слезы.
– Папа! – крикнула девочка.
– Таллис! – прокричал он в ответ. – Не уходи. Не уходи, ребенок. Не бросай нас.
– Папа, я ненадолго. Всего на неделю.
Но злой крик Скатаха заглушил ее голос:
– Вперед. Нет времени… Ты уже открыла великолепные ворота. Смотри!
Он закинул ее на узкую спину самой маленькой из лошадей.
