Двое из даурогов оказались юными женщинами, одна с кожей, сделанной из листьев падуба, другая – белой березы. Их глаза были меньше, чем глубокие щели мужчин, глядящие из-под ребристого лба, покрытого лозами.
Из их ртов торчали серебряно-серые ветки-клыки. Они даже носили «украшения»: с колючих голов свисали красные и голубые ягоды боярышника и терновника.
Двое мужчин тоже оказались молодыми: одного покрывала кожа из коры ивы, второго – из орешника, у обоих сучковатые клыки. Но в одном отношении они замечательно отличались от более старшего даурога: спереди на их телах рос гребень из длинных черных колючек; центральная линия шипов бежала вниз к изогнутым беспокойным половым органам, свисавшим с гниющих животов.
Появился шестой член группы, и Таллис едва не улыбнулась, узнав тип.
Никакого плаща из перьев, но кожа-плащ из всех возможных листьев. На голове широкие ветки лайма, борода из остролиста, хохолок из груши, плечи из рябины, грудь из коричневатого дуба и вяза, живот из плюща и блестящего осеннего явора.
Вокруг рук был обернут шиповник, с которого свисали пышные гроздья красных ягод. Ноги протыкали тысячи иголок сосны и тсуги[56]. К поясу привязаны шишки тсуги и дикие яблоки, а из головы рос остроконечный тростник.
К удивлению Таллис, чей взгляд проник за маску из листьев и дерева, шаман был молод, не старше Ивы или Орешника. В руке он нес заостренный посох, на который нанизал пять гниющих деревянных голов. Он взмахнул посохом, и загремели мертвые ветки-клыки на отрубленных головах.
– Он известен как Дух Дерева, – прошептал Уинн-Джонс. – Что-то вроде шамана.
Таллис опять улыбнулась.
– Я заметила, – прошептала она в ответ.
– Скоген имитирует эту древнюю форму. Твоя маска. Мой тотем…
– Все старше, чем мы думаем.
Группа даурогов села на землю на почтительном расстоянии от огня. Старший открыл мешок и бросил на землю самые разные ягоды, орехи и желуди. Он вопросительно посмотрел на Таллис. Таллис срезала несколько ломтей с обжигающе горячего окорока дикой свиньи и пододвинула их поближе к даурогам. Дух Дерева, не вставая, неловко пододвинулся вперед, подозрительно глядя на людей. Он поднял куски свинины, обнюхал их и презрительно отбросил. Потом указал на две выброшенные кости, и Скатах передал их ему. Шаман голыми руками сломал кости и заостренными концами почесал свою кору. Потом отдал один кусок Дубу, старейшему.
Таллис встала и подошла к куче орехов и ягод. Здесь было все: ягоды кизила, падуба, крушины, терновника; немного вишен и даже земляника. Она выбрала кое-что, зная, что сможет съесть очень мало из предложенных лесных блюд.
Обмен состоялся, и обе группы стали есть, демонстрируя свои добрые намерения. Зеленых Джеков беспокоил огонь, но Уинн-Джонс положил несколько кусков кремня между ними и костром. Этот символический жест успокоил их.
Стемнело, взошла яркая луна. Огонь сверкал, и Уинн-Джонс продолжал кормить его. Только он и старый даурог остались бодрствовать, поглядывая друг на друга.
В какой-то момент более полнотелая из женщин – Падуба[57] – подошла к Дубу-старейшине, села на землю и посмотрела на Таллис, очнувшуюся от полусна. И о чем-то защебетала с предводителем. Потом подошла к Таллис, наклонилась над ней и уставилась на человека. На девушку обрушился гнилой мерзкий запах, но она видела и сок, стекавший по веткам-клыкам, юные глаза, молодую силу. Женщина-даурог вдохнула воздух и прошептала несколько слов. Наклонившись ниже, она издала звук, что-то вроде смеха, коснулась пальцем Таллис, а потом себя, пытаясь как-то пообщаться.
Таллис сама коснулась пальцами острых листьев падуба, росших на животе у женщины, и что-то затрепетало в дереве-теле, быть может, ей стало больно. Черная грибная масса ее полового органа задрожала, из полого рта раздались странные звуки, похожие на свистящие выдохи.
И в ее теле боролись крылья…
Падуба отступила, лунный свет играл на ее вечнозеленых листьях, выделяя из увядших товарищей.
В ночной тишине Уинн-Джонс прошептал Таллис, что он сразу узнал этих мифаго по рассказам о них. Они были намного старше тутханахов; вероятно, легенды о них появились в первых послеледниковых лесах неолита, где-то за десять тысяч лет до рождения Христа. Ко времени бронзового века «зеленый человек» – Зеленый Джек или средневековый Робин Гуд из веселого леса – стал одинокой лесной фигурой, в которой частично отразились и смешались такие основные формы, как Пан, Дионис и полузабытые дриады. Но для охотников-кочевников из мезолита они образовывали лесное королевство, являясь соперниками в охоте, спасителями, оракулами и мучителями в одно и то же время; они проникли и в мифогеническое подсознание, объясняя враждебность природы к действиям человека, а также выражая надежду на выживание в борьбе с неведомым.
Уинн-Джонс знал только один миф даурогов – миф о создании – и рассказал его Таллис:
Как только на небе появилось Солнце, во льду открылась пещера, спускавшаяся вплоть до замерзшей земли. На застывшей почве ледяной пещеры лежали кости, человеческие кости. И Солнце начало согревать их.
Человек съел волка, прежде чем умер; все остальные звери убежали от зимы. Кости волка легли рядом с костями человека.
Волк съел птицу, прежде чем человек смог поймать и убить его. Сова оказалась медленной и холодной и не насытила волка. Кости совы смешались с костями волка и человека.
Сова съела полевку. Крошечные кости мыши тоже легли к остальным.
Полевка съела семена и орехи; она чувствовала, что приближается долгая зима, и съела немного от всего: желуди, ягоды терновника и боярышника, сладкие вербные сережки, кислые яблоки, мягкую ежевику. Кости леса легли среди костей полевки, совы, волка и человека.
Солнце согрело кости, но именно семена начали расти и наполнили собой внутренности костей, потрескавшихся от мороза. И появилась новая жизнь, полудерево, получеловек. Он бегал так же быстро, как волк. Он был такой же хитрый, как мышь. Он мог спрятаться в лесу, как сова.
Весной его тело покрывалось белыми цветами. Летом на нем трепетали листья дуба. Осенью из него вырастали ягоды. А зимой он сбрасывал листья и ягоды и питался соком деревьев или кровью зверей. Потом опять приходила весна, природа зеленела, и он давал жизнь птицам; а потом забирался в самую густую чащу и слушал крики Людей, охотившихся и собиравших дрова. Весной, летом и осенью он смеялся над ними из зеленого леса. Только зимой он ломал им шеи, чтобы выпить их теплый сок.
Болезненное рождение птиц приносило в лес еще больше семян и костей и еще больше волков. Скоро даурогов стало много. Они подражали форме и путям Человека, но видели, как Человек уничтожает лес и как из-за этого из земли высвобождаются когда-то замерзшие духи элементалей.
Так дауроги распространились до границ сердца леса. Ни одному Человеку не разрешено входить в сердце и там жить. Но за пределами сердца Зеленые Люди
