Две женщины тутханахов успели закрыть ворота. Внутри еще оставались четыре налетчика, но им не давали покоя собаки, постоянно хватавшие лошадей за ноги; те брыкались и вставали на дыбы.
Таллис почувствовала ветер на лице: в нескольких дюймах от нее просвистел камень. Она пригнулась. Налетчики падали один за другим, дорого продавая свою жизнь: трое жителей деревни лежали в луже своей крови, еще одного ослепил камень из пращи. Но всадники, кто бы они ни были, не ожидали камня, и сегодня в жестокой схватке камень победил металл.
Скатах снимал одежду с всадника. Таллис, опершись на копье, глядела на него. Понюхав штаны, он сморщил нос. Стянув с трупа кожаный нагрудник и тунику, он смыл с них кровь, потом снял сапоги. Проверил тяжелый гребенчатый шлем, по краю которого шел воротник из меха; его удар прорезал воротник и повредил нащечник. Но, надев его, он тем не менее стал выглядеть как принц.
Он улыбнулся Таллис и снял шлем. Поднял меч убитого всадника и прикрепил ножны к поясу, поверх тяжелых мехов.
Нагруженный трофеями, он повернулся к Таллис, но в его глазах горел огонь кровавого боя. Он видел ее, но видел и пожар великой битвы. И он дышал почти как охотничья собака, преследующая оленя.
– Более подходящая одежда для того, что ждет меня на севере.
– Там холодно.
– Я имею в виду битву. – Он поднял одежду солдата. – В разгар боя мне не понадобятся меховые брюки.
Тутханахи собирали своих мертвых. Уинн-Джонс осматривал трупы, опираясь на руку более молодого человека; тела лежали на боку, колени слегка согнуты, руки закрывали лица. Стояла неожиданная и странная тишина. Ни воя, ни стука барабанов, ни рыданий. Даже собаки притихли.
Таллис посмотрела вдаль, на невероятно синее сверкающее небо с темными полосками. Новый день, ее последний день здесь, теперь она знала это совершенно точно. В небеса еще поднимался дым от сожженных райятуков. Внезапно Таллис поняла причину жуткого и растерянного молчания людей клана.
Сила Уин-райятука исчезла; как похоронить мертвых? Значит, придется звать на помощь Тига. Тиг-эн-краиг; Тиг-никогда-не-коснется-женщины, никогда-не-коснется-земли.
Сейчас вся сила перешла к нему. Таллис, послушав молчание, поняла, что Уин-райятук прошептал что-то Старой-женщине-которая-поет-реке. Та мрачно выслушала его, откинула голову и закрыла глаза. Открылся рот, и спустя несколько мгновений послышалось странное завывание, отчаянный крик, крик смерти.
Уинн-Джонс освободился от поддерживающей его руки и подошел к Таллис. Посмотрев на оружие Скатаха, он коснулся маленькой раны на плече сына, потом посмотрел на юное лицо. И увидел далекий, отсутствующий взгляд.
– Что случится с этими людьми? – спросила его Таллис.
Уин покачал головой, потом взглянул на круг жителей деревни и воющую женщину.
– Они зовут Тига. И мы должны уйти раньше, чем он придет. Если Тиг прикажет убить меня, они сделают это без малейших колебаний. Я сказал им, что моя сила иссякла, что Тиг – новый страж порога. Какие бы ритуалы он ни придумал, это будут их ритуалы. Пока он не придет, они не знают, что делать.
Действительно, в лесу уже что-то двигалось. Сначала она подумала, что это Озерная Пловчиха, но та спокойно паслась на поляне к востоку от деревни. Через лес несся мальчик.
И вот он появился, в каждой руке по посоху. Лицо вычернено, как у Мортен. Раны на теле перевязаны кусками серой материи, и Таллис с содроганием узнала в них одежду, которую снимали с мертвых перед тем, как их расчленяли и сжигали.
Таллис быстро вошла в длинный дом и собрала свои маски и немногочисленные пожитки Уинн-Джонса. Было уже слишком поздно идти в дом шамана за драгоценными записями. Уинн-Джонс стоял, оцепенело глядя перед собой. Скатах повесил добытую одежду на одну из лошадей, нервно выхаживавшую по загону. Успокоив животное и быстро проверив его, он подвел жеребца ко второй лошади, убедился, что и на этой нет ран, подвел ее к Уинн-Джонсу и помог старику взобраться в седло. В это мгновение Уинн-Джонс пришел в себя:
– Моя работа. Дневник…
– Нет времени, – ответил Скатах. – Мы должны уходить, немедленно.
Из длинного дома выбежала Таллис, держа в руках меха, одеяла, веревку и мешки с овсом и ячменем. Скатах подошел к воротам, распахнул их и сел на своего жеребца. Подъехав к Таллис, он забрал ее простые пожитки и запас еды. Таллис подбежала к Озерной Пловчихе, взлетела на спину кобылы и мгновенно надела на ее шею простую веревочную упряжь. Тиг не обратил на нее внимания. Он по-прежнему стоял на краю леса, неподвижно; по всей видимости, ожидал, когда они уйдут.
Старая-женщина-которая-поет-реке продолжала наполнять рассвет воплями и песнями. Скатах направил жеребца к реке, ведя за собой лошадь Уинн-Джонса на кожаном поводу.
– Мой дневник, – закричал Уинн-Джонс. – Мои записи. Дай мне забрать мои записи. Иначе все было зря… мои записи!
– Нет времени, – опять рявкнул Скатах. Таллис скакала за ними.
Въехав на узкую тропу, ведущую через лес к реке, она оглянулась назад.
Тиг стоял у ворот палисада, глядел внутрь поверх земляных стен и, судя по всему, напряженно думал о чем-то другом, а не о старом шамане.
Первый Лес
IДо края древнего озера они добрались только на второй день путешествия вверх по реке, и в неожиданной компании.
Ехать быстрее они не могли: Уинн-Джонсу постоянно требовался отдых. Он был очень слаб, его била дрожь, и он всегда потел, когда пытался уснуть. Скатах, нетерпеливо стремившийся вперед, проявил, по мнению Таллис, недюжинную предусмотрительность. Уинн-Джонс слишком много знал о лесном мире, и они не могли себе позволить бросить его и помчаться на север.
И Уинн-Джонс плакал, много плакал – о потере дочери, Мортен, и о потере рукописи, оставшейся в деревне. «Дело всей моей жизни», – жаловался он, и Таллис, как могла, успокаивала его. Скатах пошел на охоту и убил дикую свинью. Они приготовили мясо на костре, но старик почти ничего не съел. Он жевал и глядел на юг, туда, где его драгоценные листы наверняка превратились в пепел, который носила над землей буря, вызванная новым шаманом.
В первый же день пути Таллис осознала, что не только они едут на север, в страну болот. Сначала, слыша осторожные шаги по обе стороны реки, она подумала о волках. Они – кем бы они ни были – путешествовали параллельно трем всадникам, слегка отставая. Но все стихло, как только Скатах нырнул в лес. Он вышел, немного озадаченный и растерянный, в его длинных волосах застряли листья; он смахнул их. Он не увидел ничего. Тем не менее пока они ехали по мелководью вдоль берега, потревоженные птицы описывали над ними круги и кто-то шелестел в подлеске.
Таллис на ходу отвязала Скогена – тень леса – и надела маску, а потом еще накинула на голову шерстяной капюшон. Вот теперь, внимательно поглядев назад, она увидела костистые и
