Чтобы успокоиться, я делаю медленный глубокий вдох и задерживаю дыхание – как учил меня отец, когда я просыпалась, мокрая от пота после детских ночных кошмаров. Этот навык я практиковала очень часто в последние несколько дней. Два старых повторяющихся кошмара, кажется, вернулись вместе с моим возвращением в поместье: один – о ночи, когда я и папа были изгнаны, и другой, более странный, – о девушке, которая преследует меня с ножом в руке, а ее лицо все время скрыто тенью.
Лиам и Стефан совещаются с двумя другими мужчинами в коридоре, в одном из которых я узнаю сборщика налогов, практически неотличимого от того, что посещал меня и папу в нашем коттедже.
Должно быть, это хранилище Герлингов, где они держат свои богатства. Я всегда представляла, что эти люди поглощают время Крофтона за один присест каждый месяц, словно свиньи – помои из корыта. Конечно же, Герлингу нужно присутствовать при передаче налогов в хранилище. И я не удивлена, что это Лиам, – Роан не выглядит тем, кому интересно проводить целый день в продуваемой башне, подсчитывая барыши.
Я отхожу за угол и пытаюсь различить их голоса. Разговор затихает на мгновение, слышится громкий треск, тяжелый скрежет двери по полу.
– Поднимайтесь, – командует Лиам, и я, как всегда, вздрагиваю, услышав его низкий голос. – Я встречусь с вами через мгновение.
Я прижимаюсь к стене; сердце учащенно бьется, заставляя взглянуть, что там происходит. Мысль о том, чтобы проникнуть внутрь хранилища, манит, вызывая одновременно ужас и восторг.
А потом Лиам заворачивает за угол и видит меня.
Я достаточно далеко от него, чтобы попробовать сбежать, но ноги не слушаются: ужас парализовал их. Через мгновение Лиам уже стоит передо мной.
– Ты следила за нами от самой библиотеки, – говорит он. Этот парень умеет хорошо маскировать свою ярость. – Зачем?
Я открываю рот, но ничего не могу сказать. Теперь, когда он смотрит на меня в упор, страх быть узнанной возвращается. Снова мелькают воспоминания, мерцание расплавленного металла и мой собственный крик, горьковатый привкус дыма на языке.
Даже если он не узнает меня, я нахожусь там, где не должна. Клинок Айвана маячит в воображении.
Было глупо, очень глупо следовать за ним.
Но я заставляю себя встретить взгляд Лиама и стараюсь, чтобы мое лицо выглядело спокойным, непроницаемым и бесстрашным. Я тянусь к своему кошельку на поясе и достаю первую попавшуюся монетку – месячное железо, из тех денег, что мне дал Дуэйд в Крофтоне. Старые инстинкты кричат, что я не должна расставаться с деньгами, но я протягиваю руку и роняю монетку на ладонь Лиама – она перемотана, а кончики пальцев испачканы фиолетовыми пятнами.
– Я видела, как вы это уронили, – вру я, – в библиотеке. – А потом изображаю любопытство. – Вам нужно что-то для руки, милорд? На кухне есть гамамелис.
Лиам щурится. Он сжимает монетку в кулаке и кладет ее в карман, не отрывая взгляда от моих глаз.
– Уверен, ты знаешь, где мы, – говорит он.
Мгновение я думаю о том, чтобы соврать, но не решаюсь. Конечно же, Лиам распознает ложь.
– Хранилище поместья.
– И ты слышала истории об этом месте. Я прав?
Я медленно киваю, не понимая, куда он клонит. Голос Лиама низкий и сочится ядом.
– Ну, – говорит он, – что ты слышала?
– Если кто-то, кроме Герлингов, попытается туда проникнуть, то двери высосут все время через его пальцы.
Он смеется – звук такой резкий, словно колючка застряла в горле.
– Но ты все равно собиралась попробовать? – спрашивает он.
– Нет, – твердо и быстро говорю я.
– Необходимо отдать время, чтобы зайти, и ты никогда не знаешь, сколько именно, – поясняет Лиам, в его словах слышится угроза. – Может быть, день, может, пятьдесят лет. И когда дверь забирает у тебя кровь, дверной механизм пачкает твои руки, вот так. – Он поднимает свои. – Так он дает знать, что кто-то заходил в хранилище Эверлесса или пытался зайти. Но это должно беспокоить тебя меньше всего: капитан Айван сделает нечто похуже, если найдет тебя в неположенном месте.
Я едва слышу предостережение – голова кружится при воспоминании о пятнах на руках отца. Так это правда, что хранилище забирает время. А у папы его уже почти не оставалось. Это объясняет, почему он приехал в поместье и умер возле его стен и почему суп, который я дала, не смог спасти ему жизнь.
Но нет. В каком бы отчаянии он ни был, отец не стал бы красть кровавое железо или драгоценности. Неважно, что он старался достать оттуда, главное – оно стоило того, чтобы за это умереть.
– Как тебя зовут? – спрашивает Лиам.
– Джулс, – бормочу я, все еще думая об испачканных руках отца. А потом мой желудок сводит, когда я понимаю, что сболтнула.
Я поднимаю взгляд на Лиама. Я достаточно близко, чтобы разглядеть покрасневшие белки его глаз. Джулс – распространенное имя, в отчаянии думаю я. Он не вспомнит о событиях десятилетней давности.
– Ты также была в библиотеке, – говорит он. – Еще одно место, где ты не должна находиться.
Его тон будничный, словно это не угроза, а просто констатация факта. Уходит секунда на то, чтобы распознать опасность в его словах.
– Я… я искала книгу, – правда невольно слетает с губ. Я должна была сказать «убирала», но он бы все равно распознал ложь. – Мне нравится читать. – Я проклинаю собственную несообразительность и отступаю на шаг, желая спастись.
– Лорд Герлинг! – слышится голос сверху.
Я пользуюсь возможностью, чтобы отойти еще дальше.
– Хорошего вечера, милорд.
– Подожди, – он протягивает руку и хватает меня за запястье.
Теперь его взгляд немного безумен. Чувствуя опасность, я замираю, надеясь, что он не заметит, как пульс бешено бьется под кожей.
– Какую книгу? – спрашивает он и, когда я смущенно смотрю на него, добавляет. – В библиотеке?
– А, – я лихорадочно думаю, но названия всех книг, которые я когда-либо читала, сразу же вылетают из головы. Не знаю, что он решит, если узнает, что я искала информацию о Королеве. – Ничего важного, просто старую детскую книгу. – Я хватаюсь за обрывок воспоминания. – История Элизы…
– Путешественницы, – заканчивает за меня Лиам. Его взгляд прикован ко мне, в нем все еще заметно безумие. – Я однажды знал девочку, которая любила эту книгу. – В его голосе слышится какой-то намек, от которого волосы у меня на руках встают дыбом.
А потом что-то в нем меняется. Он
