Кажется, обмен силой идет даже через поцелуй, иначе непонятно, почему они не могут оторваться друг от друга. На обоих сейчас рубашки, пуговицы на которых расстегиваются как по волшебству, вся остальная одежда тоже куда-то исчезает. Никаких преград, никаких сомнений, никаких вопросов. Два обнаженных человека с обнаженными душами и чувствами. Его руки, его прикосновения, которые доставляют невероятное удовольствие, усиленное даром, заставляющим откликаться каждый нерв, каждую точку на теле. Ее желание и страсть, выплескивающиеся через край с криками и стонами. И оглушительное наслаждение, переходящее в тихое счастье, когда просто лежишь рядом и радуешься близости, чувствуя биение сердца и тепло кожи.
Максим поцеловал женщину в макушку:
— Катя, я хочу, чтобы ты знала. Понимаю, что тебе сейчас нелегко, но ты сильная и со всем справишься. Найдешь новые ценности и точки опоры в жизни. Жалость способна сломать даже сильнейших, сделать их слабыми. Жалеть можно только детей, когда они разбивают коленки. Взрослому нужно молча протянуть руку и помочь встать. А дальше он должен разобраться сам.
— А если упавший сломал ногу?
— Ну, если прибегать к таким аллегориям, ты сейчас вполне жива и здорова, руки и ноги целы. Значит, нужно вставать и идти дальше. Максимум — зеленкой помазать или йодом прижечь.
— Раны не мажут зеленкой или йодом, это замедляет заживление, — с улыбкой заметила женщина.
— Ты врач, тебе виднее. Я всегда мажу. — Максим усмехнулся. — Видишь, ты уже улыбаешься. А когда я пришел, сидела с таким видом, будто готова в петлю лезть.
— Не полезу. Пока не найдем тех, кто все это устроил, — так точно не полезу. А дальше посмотрим.
— Об этом мы поговорим завтра, — оборвал ее Макс. — Не хочу портить вечер такими разговорами. Спи. Нам всем нужно отдохнуть.
Утро было самым обычным. Максим готовил завтрак на кухне, а точнее, в кухонной зоне в квартире-студии, а Катя наблюдала за молодым человеком и думала: насколько его хватит? В его доме она была на правах гостьи, поэтому домашним хозяйством не занималась. И это являлось поводом задержаться подольше: просто интересно, когда инквизитор заикнется о разделении обязанностей?
— Я вчера договорился с нашими, что мы в десять будем обследовать твою квартиру, — когда они уже пили кофе, предупредил Максим.
Катя только кивнула, порадовавшись, что не знала об этом до завтрака. При мысли о разгромленной квартире и вообще обо всем произошедшем в тот вечер настроение сразу испортилось.
К назначенному времени инквизитор и ведьма подъехали к дому, который Катя раньше считала своим. Сейчас он казался абсолютно чужеродным и неприветливым. Более неприветливыми были только взгляды пары встреченных соседей по подъезду. Женщина вздохнула. Ничего нельзя вернуть и исправить. Отдел Мартынова уже ждал их в полном составе. Даже три ударника, которые после битвы с демоном ценились на вес золота — так мало их осталось в строю, — оказались задействованными в их «небольшой операции». Слово «операция» резануло Кате слух. Удастся ли ей когда-нибудь еще встать за операционный стол или двери в хирургию для нее навсегда закрылись? С работы пока не звонили: возможно, ждали завершения дела, но должность заведующей отделением за ней точно не сохранят. Она бы на месте главного врача не сохранила. Ведьма, возглавляющая хирургическое отделение, — это вызов обществу, в котором колдуньям до сих пор отведена исключительно второстепенная роль.
Квартира оказалась опечатанной, сняв пломбы и отперев замки, Катя, собравшись с духом, рывком распахнула дверь и шагнула внутрь. Потревоженная пыль тысячами крохотных песчинок взмыла в воздух, паря в лучах утреннего солнца. Такое чувство, будто пыль пыталась сгладить или заслонить форменный погром в квартире. Женщина замерла, не в силах пройти дальше. Ее жилище, ее крепость была разгромлена, и если бы только ею. Все стены исписаны нецензурными и совсем не доброжелательными надписями. Мебель на кухне и сантехника в ванной, которую защитили толстые перегородки, разбиты и разломаны явно человеческой рукой, а не криком банши. Кате ужасно захотелось выйти, захлопнуть дверь и навсегда уйти из квартиры, постаравшись забыть все как страшный сон. Но Максим прав: жалость к себе — губительное чувство. Она подумает обо всем позже. Сейчас надо делать то, ради чего пришли, — доставать все надежно, как она надеялась, спрятанное.
— Не волнуйся. — Максим положил Кате руку на плечо, и уже такая родная и знакомая сила инквизитора потекла с легкими покалываниями по позвонкам шеи к затылку, расслабляя и очищая голову от плохих мыслей. — Мы наймем клининговую и строительную компании и приведем твою квартиру в порядок.
Екатерина кивнула и прошла в глубь своего жилища. Или уже не своего? Трудно считать руины своим домом. Хотя, по преданиям, банши часто жили среди развалин…
Взяв из чулана алюминиевую раздвижную лестницу, ведьма подошла к только ей известному участку в коридоре и приставила лестницу к стене. А потом долго простукивала пространство под высоким потолком, минут пять ища нужное место.
— Максим, дай, пожалуйста, нож или что-нибудь острое.
Инквизитор протянул ей небольшой складной ножик, которого оказалось вполне достаточно. Под тонким слоем штукатурки прятался заделанный воздуховод, а в нем, как в байках про сокровища, небольшая коробка. Помедлив пару секунд, ведьма осторожно взяла клад в руки и передала инквизиторам. И пусть все мужчины с интересом смотрели на находку, никто не стал лезть с вопросами, что там внутри. Катя спустилась и убрала лестницу. Больше в доме ее ничто не держало. Но, не в силах справиться с собой, она все-таки прошлась по разрушенным комнатам. Возможно, какие-то вещи еще можно спасти, но грустно и противно было копаться в разорванных книгах, вспоминая, с каким трудом она доставала те или иные тома по хирургии (частенько на английском, переплачивая втридорога). Или перебирать вываленное из шкафов белье, по которому щедро потоптались идейные борцы с нечистью, о чем тут же, в спальне, и оставили нецензурные, но предельно ясные надписи. Казалось, что разрушенная в одночасье жизнь отражалась в разгромленной и изуродованной вандалами квартире.
Екатерина сделала глубокий вдох. За болью и грустью по сломанной жизни и обидой за свое жилище она не заметила, как вновь начала поднимать голову банши внутри ее. Ей отчаянно хотелось отпустить контроль и
