Кита захлестнула ярость. Как они могли не понимать, что Тай все делает зачем-то? Если сирена скорой помощи слепит, то надо закрыть глаза. Если что-то тебя бьет, надо согнуться, чтобы защититься от удара.
Но не все слышали и видели совершенно одинаково. Слух Тая был вдвое острее и четче, чем у других. Наушники и музыка, чувствовал Кит, служили буфером: они заглушали не только прочие звуки, но и ощущения, которые иначе были бы слишком сильными. Они защищали Тая от боли.
Он не мог не задумываться над тем, каково это: жить так ярко, чувствовать столько всего, видеть, как мир то и дело оборачивается слишком яркими цветами и слишком громкими звуками. Когда все звуки и ощущения были выкручены на максимум, казалось более чем разумным успокаиваться, полностью сосредоточившись на чем-то небольшом, над чем ты властен: спутавшиеся трубочные ершики, которые надо расплести, неровная поверхность стекла под пальцами.
– Я не хочу отговаривать тебя от Схоломанта, если это – то, чего ты хочешь, – сказал Кит. – Но я просто скажу, не всегда дело в том, что люди пытаются тебя уберечь, или знают, что для тебя лучше, или думают, что знают. Иногда они просто понимают, что им будет тебя не хватать.
– Ливви будет меня не хватать…
– Всей твоей семье будет тебя не хватать, – сказал Кит, – и мне тоже.
Это было всё равно что спрыгнуть с обрыва – намного страшнее, чем любая афера из тех, что Киту когда-либо поручал отец, чем любой обитатель Нижнего мира или демон, какого он видел. Тай удивленно поднял глаза, забыв о стакане в руках. Он покраснел и на его бледной коже это было очень заметно.
– Правда?
– Ага, – сказал Кит, – но, как я уже сказал, не хочу мешать тебе. Поезжай, если хочешь…
– Не хочу, – сказал Тай. – Я передумал. – Он отставил стакан. – Не из-за тебя. А из-за того, что в Схоломанте, похоже, полно ублюдков.
Кит расхохотался. Тай удивился даже больше, чем тогда, когда Кит сказал, что будет по нему скучать. Но секунду спустя он тоже рассмеялся. Когда Магнус вошел в палату, оба катались от смеха. Чародей посмотрел на них и покачал головой.
– Дурдом, – сказал он и, подойдя к столу, на котором стояли стеклянные пробирки и воронки, посмотрел на Тая и Кита с довольным видом. – Не думаю, что это кого-нибудь заинтересует, – продолжил он, – но противоядие к связующему заклятью готово. И, кажется, ничто не должно помешать нам завтра отбыть в Идрис.
Кристина чувствовала себя так, словно по комнате пронесся торнадо. Она положила нож-бабочку на каминную полку и повернулась к Марку.
Тот прислонился к стене, глядя куда-то в пространство. Кристине вспомнилась старая книга, которую она читала еще в детстве. В книге был мальчик с глазами разного цвета – рыцарь в Крестовых походах. Один глаз для Бога, говорилось в книге, и один для дьявола.
Мальчик, которого рассекли напополам – половина добрая и половина злая. Точно так же, как Марка рассекли надвое между фэйри и нефилимами. Кристина видела происходившую в нем сейчас борьбу, хотя гневался Марк только на себя.
– Марк, – начала она, – это не…
– Только не говори, что это не моя вина, – ровным голосом перебил он. – Я этого не вынесу, Кристина.
– Это не только твоя вина, – сказала Кристина. – Мы все знали. Это наша общая вина. Это было неправильно, но выбора у нас особо не было. И Кьеран действительно причинил тебе зло.
– Всё равно, я не должен был ему лгать.
Единственным свидетельством случившегося в комнате Кристины была рваная темная трещина на оштукатуренной стене, бугрившаяся сквозь краску. Трещина – и еще размолотый золотой желудь в камине.
– Я хочу сказать только, что если ты в силах простить его, то должен простить и себя, – закончила она.
– Можешь подойти? – придушенно проговорил Марк.
Он стоял с закрытыми глазами и нервно сжимал и разжимал кулаки. Кристина чуть не споткнулась, пока шла к нему через всю комнату. Казалось, он почувствовал ее приближение: не открывая глаз, он потянулся к ней и сжал ее руку так крепко, что чуть кости не треснули.
Кристина опустила взгляд. Он стискивал ее руку так сильно, что это должно было быть больно – но она видела лишь красные метки на их запястьях. Очутившись так близко друг к другу, отметины истаяли почти в ничто.
Она вновь ощутила то, что почувствовала той ночью в бальном зале, словно связующее заклятье усиливало ее близость к чему-то еще – к тому, что раз за разом уводило ее мысли обратно на холм в стране фэйри, к воспоминанию о том, каково это было – греться в объятиях Марка.
Марк нашарил ее губы своими. Кристина услышала, как он застонал: он целовал ее отчаянно и крепко; по всему ее телу словно прокатывались волны огня и делали ее легкой как пепел.
И все же она не могла забыть, как Кьеран целовал Марка у нее на глазах – с силой, нарочито. Кажется, она утратила способность думать о Марке и не думать при этом о Кьеране, видеть сине-золотые глаза – и не видеть черно-серебряных.
– Марк, – произнесла она. Он касался ее руками, и это наполняло ее кровь мягким жаром. – Это неправильный способ забыться.
Он отстранился.
– Я хочу держать тебя в объятиях, – сказал он. – Ужасно этого хочу. – Марк медленно, словно с усилием, выпустил ее. – Но так было бы нечестно. И по отношению к тебе, и по отношению к Кьерану, и ко мне. Не сейчас.
Кристина коснулась тыльной стороны его ладони.
– Ты должен пойти к Кьерану и помириться с ним. Он слишком важная часть тебя самого, Марк.
– Ты слышала, что сказал Король. – Марк бессильно откинул голову на стену. – Он убьет Кьерана за дачу показаний. Он будет вечно его преследовать. Это наших рук дело.
– Он сам согласился…
– Не зная правды! Он согласился, потому что думал, что любит меня, а я люблю его…
– Разве это не так? – спросила Кристина. – А даже если бы это и было не так, он ведь забыл не только то, что вы поссорились. Он забыл и то, что натворил, забыл, что он перед тобой в долгу, забыл свою собственную вину. И так разозлился он и поэтому тоже. Не на тебя, а на себя.
Марк крепче сжал ее руку.
– Мы с Кьераном оба теперь друг перед другом в долгу, – сказал он. – Я подверг его опасности. Король Неблагого Двора знает, что он собирается дать показания. Он поклялся гнать Кьерана как
