Мармадюк прошел к столу, опустился в кресло, я выразила лицом преданность и кротость, а также раскаяние пополам с чистосердечием.
— Не кривляться, Шерези! У тебя сейчас глаза выскочат от натуги.
Я моргнула:
— Лорд-повар нас простил?
— Кого это вас? Он зол только на тебя, Чертополох. Я его, конечно, успокоил, как мог, так что лорд Пападель продолжит кормить наших будущих миньонов. Всех, кроме тебя.
— Что же мне делать?
— Испугался, Ядовитый Плющ? Раньше надо было думать! До того как строить куры дочери личного королевского повара.
Тысяча фаханов! Значит, дело не в косточках, а в моем женолюбии?
Ван Хорн явно боролся с желанием наградить меня аплодисментами.
— Я думал, что она простая подавальщица…
— Здесь, Почечуйник, нет «простых». Это королевский дворец! Иди, Крапива, и подумай над тем, как все исправить. А вы, ван Хорн, останьтесь здесь. Мне хочется узнать вас поближе.
Я покидала покои шута абсолютно раздавленной. Не обнаружив во дворе ни одного пажа, понуро побрела к воротам. Не запрут же меня на ночь во внутреннем круге, даже и без пропуска? Отпустят в казарму?
Ну не будут меня кормить, подумаешь. Друзья не оставят меня голодной, на краюшку хлеба, тайно вынесенную мне в кармане камзола, я всяко могу рассчитывать.
Но мне было стыдно. Ну правда. Ну вот если бы при мне кто-то начал флиртовать с моей дочерью, неужели я бы не взвилась? Да я бы на дуэль мерзавца вызвала, особенно такого легкомысленного бабника, как я. То есть я вызвала бы себя на дуэль за то, что приставала бы к своей дочери? Брр… Какой кошмар!
Мои раздумья приняли характер совсем уж фантасмагорический.
— Цветочек, ты почему один? — Меня нагнал Николя и дружески хлопнул по плечу. — Ты чем-то расстроен?
Я пожала плечами и объяснила, чем я расстроен.
— Пападель, он такой, — паж показал какой, — грозный, но отходчивый. А Розетта его — та еще штучка, к ней лучше не подкатывай.
— Почему?
— Потому что к ней подкатываю я.
— Успешно?
Он высокомерно хохотнул, из чего я заключила, что безуспешно.
Пообещав не мешать чужой любви, я сказала:
— Может, поможешь мне помириться с лордом Пападелем?
Николя застыл с задумчивым лицом, видимо, чтобы я еще немножко помучилась, потом хлопнул меня по плечу.
— Для тебя, Цветочек, все что угодно. Пошли!
— Что, прямо сейчас?
— А чего тянуть? Я знаю, где повар сейчас, а дальше все зависит от твоего личного обаяния.
Мы прошли хозяйственным двором, потом еще чередой двориков, потом галереей, спустились по лестнице, поднялись по другой. Дорогу я не запоминала, Дабуаз заверил, что обратно меня тоже проводит или отнесет, если любезнейший Пападель меня все-таки не простит.
Ни капельки не успокоенная этими обещаниями, я, сдерживая дрожь, вошла под своды огромной королевской кухни. Повар обнаружился во втором помещении. Он был в свежем переднике, белоснежном колпаке и священнодействовал у массивного стола.
— Убирайтесь, — поприветствовал он меня, только завидев на пороге.
Я вздрогнула от зычности его голоса, но медленно пошла вперед.
Перед Пападелем стояла миска с птичьей вишней, не миска, а мисища, туаза на два в ширину, заполненная ягодами, и миска ненамного поменьше, лордейшество занималось извлечением косточек, видимо готовя начинку для пирога. Эх, сколько мы с Магдой в Шерези этой вишни перебрали.
— Убирайтесь!
— Простите меня, милорд, — я поклонилась, — только моя горячность и самонадеянность стали причиной недоразумения. Милейшая Розетта не дала мне и малейшего повода к ухаживаниям.
— Вы знаете ее имя?
— Паж Николя Дабуаз сообщил мне, как зовут вашу дочь.
— Дабуаз! Еще один вертопрах!
Кстати, вот про вертопраха он сказал уже помягче. Рассматривает бравого Николя на должность зятя?
Повар подковырнул косточку шпилькой.
— Позволите мне помочь? Я неплохо справлялся с этой работой у себя на родине.
— Вы? — Шпилька замерла в пухлой руке. — Мужчина и дворянин занимался кухней?
Пфф… А сам он, можно подумать, дева и простолюдинка.
— Не вижу в этом ничего зазорного, — пожала плечами я, быстро сполоснула руки над рукомойником и засучила рукава. — Вы одолжите мне булавку?
Пападель, недоверчиво хмыкнув, протянул мне свою.
Я молча приступила к делу под его внимательным взглядом. Пару минут он следил, затем ушел и вернулся с другой булавкой. В четыре руки дело пошло быстрее. Через десять минут я осмелилась спросить, что именно он собирается готовить, почтительно выслушала рецепт и почтительно же поведала, что у нас в Шерези желтки и белки для теста взбиваются отдельно до образования густой пены и замешиваются в тесто по очереди. Пападель ответил, что тоже так всегда поступает.
Ничто так не сближает людей, как общий труд. А если труд монотонный, то он еще и располагает к легкой болтовне.
Он рассказал мне о своей семье, где женщины не любили и не умели готовить, попросил не говорить Николя, что Розетта в хозяйстве не сильна. Я заверила его в сохранении тайны, а также в утешение предположила, что Розетте не придется самой заниматься хозяйством, если нанять в их совместный с Дабуазом дом толковых расторопных слуг. Через час звезда Николя начала закатываться, намеки о том, что самого Пападеля устроил бы зять, не боящийся уронить свое дворянское достоинство на кухне, становились все прозрачнее. Я поднажала, общение пора было сворачивать, и на всякий случай сменила тему:
— Вы все еще сердиты на меня?
— Да брось, Шерези, дело понятное. Твои товарищи заподозрили тебя в мужелюбстве, и ты ринулся доказывать обратно.
Я чуть не подавилась, ну да, когда перебираешь вишню, невозможно устоять перед тем, чтобы склевать ягодку-другую.
Пападель отечески похлопал меня по спине:
— Ну-ну, успокойся.
— Это было настолько явно?
Повар расхохотался:
— Это королевский дворец, малыш, здесь все всё знают.
Я покраснела
