— Это мамаша Снэгсби. Она всегда страшно переживает, когда я ухожу куда-нибудь одна.
— Береги себя, Айви. Мне нужно бежать.
И мисс Бойни бросилась по улице прочь от меня и приближающейся мамаши Снэгсби. Она, похоже, и правда куда-то страшно торопилась, потому что промчалась мимо банка (что очень странно) и скрылась за углом в тот самый момент, когда мамаша Снэгсби оказалась рядом со мной.
Моя любящая приёмная мать пыхтела и хрипела как паровоз. От радости, что наконец нашла меня, она замысловато выругалась, на зависть всем старым пиратам, потом схватила меня за руку и нежно потащила назад к портнихе.
В тот вечер я осталась без ужина. Даже миссис Диккенс не позволили принести мне спасительную тарелку с картошкой и тыквой. Мамаша Снэгсби была глубоко возмущена моим поведением. Она сказала, что девочки из порядочных семей не удирают от портних с быстротой грабителя банка. Всю обратную дорогу в кэбе она допытывалась, почему я так поспешно их покинула.
Мне показалось, что не стоит говорить ей о мисс Олвейс.
И как будто мало мне было бед, мамаша Снэгсби заглянула в зал и обнаружила, что я там так и не прибралась. Никогда ещё не видела её в таком гневе. Ноздри мамаши трепетали. Родинка на губе ходила ходуном. За все прегрешения меня отправили в постель, и в двери комнаты со скрежетом повернулся ключ.
Спать мне ничуть не хотелось, и я запалила свечу, чтобы немного разогнать унылый мрак. Я сделала это отнюдь не потому, что встреча с мисс Олвейс напугала меня. И я вовсе не переживала, гадая, что за коварство она замышляет в эти самые минуты. Ни капельки не переживала!
— Айви…
Голос был тихим-тихим. И всё же я была уверена, что мне не послышалось.
Я вскочила с кровати и подбежала к двери:
— Миссис Диккенс, это вы?
Тишина в ответ.
— Наверное, вы боитесь отпирать мою дверь, чтобы мамаша Снэгсби не надрала вам уши. Прекрасно вас понимаю, — сказала я. — Но если бы вы как-нибудь сумели просунуть под дверь хоть парочку сырых картофелин, я была бы очень…
— Айви…
Нет, голос доносился не из коридора. Он раздавался где-то совсем рядом и в то же время будто вдалеке. Я быстро подошла к окну, отдёрнула занавеску и выглянула на Теккерей-стрит. Вдоль улицы горели газовые фонари, их тёплый свет не давал тьме подступить к домам. Мимо проехала повозка. Следом торопливым шагом прошёл ночной констебль.
— Айви…
Впору было сойти с ума. Кто же меня зовёт? Может быть, призрак? Я так измучилась, ломая голову над этой загадкой, что не заметила, как камень у меня на груди потеплел и стал пульсировать всё быстрее и быстрее.
Свеча вдруг погасла. Комнату оплели тени.
Но спустя мгновение тьма рассеялась — из-под моей ночной сорочки ударил прекрасный серебристый свет. Я тут же потянула за цепочку, взяла алмаз Тик-так в руки, и его сияние заполнило комнату словно свет зимнего солнца.
Я поспешно уселась прямо на пол, скрестив ноги, и стала вглядываться в камень. И когда свет в его глубине сделался мягче, увидела её. Она сидела, забившись в угол. В пустой комнате с отвратительно жёлтыми стенами, на белом полу. Её светлые волосы спутанными прядями липли к лицу.
— Айви, не ищи меня! — прошептала Ребекка Баттерфилд.
Мне хотелось закричать. Нет — расплакаться.
— Ребекка, — шепнула я в ответ, — Ребекка, ты меня слышишь?
Её взгляд, казалось, был устремлён из глубины камня прямо на меня. Кожа источала еле заметное сияние.
— Забудь, что ты видела, — прошелестела она. Она дышала часто и неглубоко, глаза ничего не выражали. Она выглядела совершенно обессилевшей. — Не ищи меня, Айви, они тебя ждут.
— Кто ждёт, дорогая? — хриплым, севшим голосом спросила я. — Ребекка, где ты? Скажи мне, где тебя искать?
— Ты надела ожерелье, ты надела ожерелье, Айви, и осталась жива.
Ребекка вдруг отвела глаза.
— Скажи мне, где тебя держат! — крикнула я так громко, как только осмелилась.
Её голова бессильно поникла. Веки опустились.
— Не ищи меня.
Тут её жёлтую комнату заволокла чёрная дымка. А когда туман рассеялся, в глубине камня не было ничего, кроме звёздного неба над Лондоном.
Ребекка исчезла.
8
Зал для прощаний был лучшим помещением в доме. Пол его застилал белоснежный ковёр. Дубовые стулья стояли ровными рядами. В углу сверкал церковный орган. По бокам деревянной платформы для гроба красовались бронзовые канделябры. Шторы на окнах были из красного бархата, а всю противоположную стену занимала роспись: прекрасные облака, а в них спускаются ангелы и херувимы, держа свиток, на котором сияющими золотыми буквами написано: «Экономичные похороны от Снэгсби». Словом, во всём здесь чувствовался безупречный вкус хозяев.
— Трудишься, юная леди? — окликнула меня мамаша Снэгсби с лестницы.
— Уже стёрла руки до костей, — отозвалась я.
С тех пор как камень показал мне Ребекку, миновало около недели, и каждый из этих дней был настоящей пыткой. Мне было отчаянно необходимо ускользнуть от всевидящих глаз мамаши Снэгсби и миссис Диккенс, чтобы попасть в библиотеку. Я должна была добыть ту рукопись. Но Снэгсби не давали мне и минуты передышки, словно я была не дочерью, а рабыней. За это время я читала стихи у постелей семерых умирающих (из них четверо отошли в мир иной, пока я дремала, но мне это уже не казалось странным, поскольку голова была занята другими мыслями). Ребекка говорила со мной! Просила меня не приходить. Забыть, что я видела. Но разве я могла!..
Я сомневалась, могла ли она видеть или слышать меня, но она явно знала, что я её слышу и вижу. Раньше алмаз Тик-так ничего такого не делал. И мисс Фрост ни словом не обмолвилась, что он на это способен. В моей голове крутились мысли одна чудовищнее другой.
Вот почему мне нужна
