Это была правда. Её кожа определённо сморщилась.
— Мне ужасно жаль, дорогая, — сказала я, снимая с крючка её платье. — Но я была очень занята — приводила дом в порядок к приходу гостей.
Мамаша Снэгсби выхватила платье у меня из рук:
— Да уж конечно.
Она сунула руку в карман, и её лицо выразило облегчение, когда она нащупала там свою драгоценную книгу.
Мы отправились в спальню мамаши Снэгсби, а по пути я подробно рассказала, чем занималась всё это время (опустив лишь кое-какие подробности, услышав которые, она наверняка взорвалась бы не хуже вулкана).
— Я прибралась в гостиной, расставила на столе чашки и тарелки и приготовила угощение.
Мы остановились на пороге спальни, и мамаша посмотрела на часы.
— Миссис Роуч придёт только через полчаса, так что у тебя вполне хватит времени натереть воском перила. Надень фартук, чтобы не испачкать платье.
И она захлопнула дверь перед моим носом.
11
— Надеюсь, стол накрыт как подобает, — с порога заявила миссис Роуч, раздувая ноздри, словно зашла в конюшню. — Мы ездили на ланч, который леди Экхарт устроила в честь моего дня рождения. Дорога от её дома через весь город была просто ужасна, и мы с дочерьми умираем от жажды.
— Вы правы, матушка, — важно кивнула Бернадетта Роуч. — Нам совершенно необходим отдых и приятные напитки. Верно, сестрица?
— Определённо, — подтвердила Филомена Роуч.
Сёстры сидели на краешке дивана поближе к своей матери, которая с царственным видом восседала в кресле. Природа одарила миссис Роуч фигурой, напоминающей колокольчик, какие вешают на шею коровам. Росту она была немалого — то есть прямо-таки огромного, — а ширина её не уступала росту. Её дочери были примерно моих лет и выглядели совершенно заурядно — белые локоны, маленькие карие глазки, невыразительные носики.
— Поскорее подавай чай! — сказала мне мамаша Снэгсби, повелительно махнув рукой в сторону двери. — И принеси прохладительные напитки для наших гостий.
— Не сейчас, дорогая, — сказала я, с умопомрачительной деликатностью втискиваясь между сёстрами. — Думаю, мы сначала немного поболтаем, правда, девочки? Вот увидите, я совершенно очаровательна и обещаю: если я замечу хоть каплю очарования в вас самих, то сразу вам об этом скажу. Так мы сможем познакомиться поближе и стать задушевными подружками.
Миссис Роуч уставилась на меня с обожанием, какое обычно бывает написано на лице маньяка с топором.
— Мои дочери чрезвычайно разборчивы в выборе друзей, — сообщила она. — Как только у людей хватает отваги брать в дом детей с улицы, ведь никогда не знаешь, чего от таких ждать.
— Как отвратительно, должно быть, не знать своей семьи, — предположила Бернадетта, отодвигаясь от меня. — Твои родители могут оказаться кем угодно. То есть абсолютно кем угодно!
Филомена содрогнулась при этой мысли.
— Подавай чай, — велела мне мамаша Снэгсби, и на сей раз её тон исключал всякую возможность ослушаться.
— Да, мама Снэгсби.
Вскоре мы с миссис Диккенс уже поднимались вверх по лестнице. Я несла пирог, а она — поднос с чайником. Миссис Диккенс остановилась на площадке, чтобы отдышаться.
— Ну, как по-твоему, они хорошие девочки? — спросила она.
— Маленькие чудовища. Но я им понравилась, и это очень кстати, потому что, я слышала, у них дома бывают чудесные вечера, где устраивают всякие развлечения.
Миссис Диккенс сердечно улыбнулась мне:
— Некоторые медленно сходятся с людьми.
Я погладила её по голове:
— Я приготовила сюрприз в честь дня рождения миссис Роуч. Она будет в восторге и сразу же полюбит меня. А стоит мамаше Снэгсби и девочкам попробовать этот миндальный пирог — и они станут моими навеки.
— Что это за пирог? — спросила мамаша Снэгсби, когда я поставила блюдо на край стола.
— Миндальный.
Она одобрительно заворчала:
— На вид даже съедобно.
Бернадетта так и пожирала пирог глазами. А Филомена — честное слово! — жадно облизнулась, глядя на него.
Однако миссис Роуч не слишком жаждала пробовать угощение:
— Моя покойная матушка всегда говорила, что миндаль едят только крестьяне. Терпеть не могу эти орехи.
— Ваша покойная матушка была совсем ку-ку? — осведомилась я, доставая свечи и начиная втыкать их в пирог по кругу. — Ведь всем известно, что миндаль — самый изысканный орех. Королева Виктория уплетает его за обе щеки на завтрак, обед и ужин.
— Что ты себе позволяешь! — огрызнулась мамаша Снэгсби.
— Моя матушка была женщиной великих достоинств, — заявила миссис Роуч. — Она говорила на семи языках, изучала искусство в Риме, имела степень почётного профессора древнегреческой мифологии и могла цитировать пьесы Шекспира наизусть, слово в слово.
Я сочувственно улыбнулась:
— Старая перечница, должно быть, здорово уставала.
Всё семейство дружно ахнуло и схватилось за сердце.
— Кто будет разливать чай? — спросила миссис Диккенс. — Айви, подай гостям чашки, а я займусь чаем.
Я послушалась, чувствуя, что настало самое подходящее время, чтобы завязать непринуждённую светскую беседу.
— Миссис Роуч, — сказала я, подставляя чашку с блюдцем под струю кипятка, который осторожно лила из чайника экономка. — Весь город только и говорит, что о ваших званых вечерах. Кого ни спроси, все уверяют, что миссис Роуч…
— Лимон! — рыкнула она.
— Ну, физиономия у вас и правда довольно-таки кислая, но я бы на вашем месте не особенно из-за этого переживала. Так вот, как я говорила, если бы мне только довелось побывать на одном из ваших чудесных…
— В мой чай, дурочка! — перебила она. — Я хочу чаю с лимоном!
Я заливисто рассмеялась:
— Я вовсе не хотела сказать, будто вы злобная мегера с унылой миной. Это была всего лишь оговорка. Милая дружеская шутка.
— Глупый ребёнок, — пробормотала мамаша Снэгсби.
Чашка наполнилась, я бросила в неё ломтик лимона и вручила миссис Роуч.
— Поскольку у вас недавно был
