Мне раньше никогда не доводилось покупать лягушек-быков. Но поскольку в ловле лягушек я ничего не понимала, оказалось проще дать пять центов соседскому мальчишке, чтобы он раздобыл мне это чудовище. У меня была серьёзная причина пойти на эту сомнительную сделку: надо было поднять мамаше Снэгсби настроение.
За завтраком она почти всё время молчала, равнодушно жевала свой любимый бекон и просматривала пачку счетов. Миссис Диккенс прибиралась на чердаке (там был ужасный беспорядок). Меня отправили купить несколько ярдов светло-жёлтого атласа для внутренней обивки трёх гробов, над которыми работал Эзра. Обычные дела и заботы. Но разве я могла делать вид, что всё идёт как обычно, после того, как узнала правду?
— Тебе пора в лавку, — недовольно сказала мамаша Снэгсби, когда я взяла её за руку и заставила выйти на задний двор. — А мне нужно написать несколько писем. — Она прищурилась от яркого утреннего солнца. — Что такого важного ты хочешь мне сказать, и почему нельзя было поговорить в доме?
Я внимательно вгляделась в её лицо, на котором даже толстый слой пудры не мог скрыть ущерба, нанесённого временем. Морщины сеточкой разбегались от её глаз. На верхней губе темнела огромная родинка. Я подумала о Гретель. И сердце моё смягчилось, в нём проснулось сострадание к невыносимой старухе.
Пусть я не могла вернуть её утрату, я могла помочь другой беде, омрачающей жизнь моей приёмной матери. С этими мыслями я повела её к маленькому огородику, который миссис Диккенс разбила у задней изгороди.
— Что ты задумала? — проскрежетала мамаша Снэгсби, когда я отворила калитку и поманила её к морковной грядке.
Моя корзина с припасами была спрятана рядом, в капусте.
— Я хочу поделиться с вами природным целительным средством. Среди всех снадобий, известных мне, оно пользуется наибольшим успехом, — сказала я торжественно. — Это мой подарок, подарок, который останется с вами до конца ваших дней.
— Если это что-то вроде средства от бессонницы, то я и слушать ничего не желаю, — отрезала она. — После твоего лечения у меня голова три дня болела.
И она повернулась, чтобы уйти. Разумеется, я не могла этого допустить. Из всех возможных способов остановить её я выбрала самый милосердный — сделала ей подножку и толкнула. К счастью, мамаша Снэгсби приземлилась очень мягко, на тщательно взрыхлённую землю. И дух из неё при падении почти не вышибло, ведь я коснулась её самым нежным образом. Недаром у меня все задатки бабочки. Или по меньшей мере благонамеренной летучей мыши.
— Да что ж ты творишь?! — каркнула она (но прозвучало это как нежная благодарственная песня сирены). И заворочалась, пытаясь встать — должно быть, чтобы поцеловать меня в лоб.
— Расслабьтесь, дорогая, — посоветовала я, быстро сев у неё в изголовье и прижав её руки к земле коленями.
— Отпусти меня, юная леди! — крикнула она. — Эзра! Эзра, на помощь, девчонка окончательно сошла с ума!
— Эзра отправился забирать доски с лесопилки, — сообщила я, доставая из кармана верёвку и с удивительной ловкостью привязывая руки мамаши к столбу изгороди.
— Ты не можешь… Это преступление! Развяжи меня сейчас же!
Теперь, когда у меня освободились руки, я открыла корзинку, достала жестянку с чайным листом, столовый нож и горшочек с патокой.
Мамаша Снэгсби прекратила метать молнии и попыталась улыбнуться. Честно сказать, оскал её выглядел довольно-таки устрашающе.
— А, ты решила устроить пикник? — с надеждой спросила она. — Отличная мысль! Давай-ка развяжи меня, и мы чудненько посидим тут и полакомимся. Ну же, цветочек мой, убери с мамы эту верёвку, и начнём!
Я хихикнула и похлопала её по раскрасневшейся щеке:
— Глупышка.
И тут лягушка-бык в корзине громко квакнула.
Мамаша испуганно подняла голову:
— Что это?
Я сердечно улыбнулась:
— Несварение. В вашем возрасте это совершенно естественно, так что нечего стыдиться.
Я высыпала на ладонь горсть чайных листьев. Добавила туда же большую ложку патоки. Перемешала, чтобы получилась липкая паста. Мамаша Снэгсби тем временем вела себя беспокойно — сучила ногами и пыталась разорвать верёвку.
— Это основа, — любезно пояснила я. — Сейчас я нанесу её, а потом достану секретный ингредиент.
— Куда нанесёшь? — рыкнула мамаша Снэгсби и устало умолкла, пытаясь перевести дыхание.
— На это чудовище, разросшееся у вас на губе. — Столовым ножом я аккуратно смазала гигантскую родинку клейкой пастой. — Поймите меня правильно. Вообще-то родинки такого размера делают внешность чрезвычайно интересной — ваша родинка такая огромная, что на неё можно легко повесить шляпку. Но уверена, стоит нам избавить вас от этого грандиозного недостатка — и миру явится зауряднейшая хозяйка похоронного бюро.
— Ах ты мерзавка! Да я живьём с тебя шкуру спущу! Не смей! А ну, развяжи меня, живо!
Я потянулась к корзинке:
— Настало время секретного ингредиента.
Тут-то я и достала лягушку-быка. Она была среднего для таких лягушек размера. Жёлто-зелёная. С огромным ртом и толстой-претолстой шеей. И несколько раз протестующе квакнула.
Когда мамаша Снэгсби увидела лягушку, она пустилась в довольно неприятные рассуждения. Что-то насчёт того, как она отдаст меня работать на фабрику, где делают клей. Или привяжет к фонарному столбу и будет молить небеса, чтобы в него ударила молния.
— Будучи сильно напуганной, лягушка-бык выделяет множество полезных веществ. — Вообще-то я не люблю объяснять механизм действия своих снадобий, однако в нынешних обстоятельствах мне показалось, что лучше успокоить бедняжку, а то она начала всхлипывать и призывать ад разверзнуться и поглотить меня. — Эти вещества целиком и полностью растворят уродливый нарост на вашем лице. Ну разве не изумительно?
— Изумительно?! Изумительно?! Да если ты посмеешь поднести ко мне эту тварь, я добьюсь, чтобы тебя отправили на виселицу!
Кажется, она не слишком-то пылала желанием продолжать лечение, но ничего не поделаешь. Паста на солнце как раз немного подсохла и стала точь-в-точь такой, какой нужно. Стоит немного надавить — и лягушка надёжно приклеится.
— Когда всё будет позади, мы обнимемся, как сёстры, не видевшиеся долгие годы, и обсудим, насколько
