– Фляга в рюкзаке.
Железная армейская фляжка лежала сверху, что избавило Гончую от необходимости копаться в вещах проводника. Она сноровисто отвинтила пробку, понюхала содержимое, чтобы убедиться, что внутри действительно самогон, и протянула фляжку Гулливеру.
– Прополощи рот, можешь немного глотнуть, и прысни на одежду.
– Это еще зачем?
Он так ничего и не понял, а Гончая уже начала закипать.
– Делай что велю! Да живее, пока часовые на нас не смотрят!
Проводник, видимо, почувствовал непреклонность в ее голосе, а может, просто устал спорить, и отхлебнул из фляжки…
Он кое-как вскарабкался на платформу по крутой железной лесенке и, если бы напарница не поддерживала его за локоть, непременно загремел бы по ступенькам. Местные стражи, встречающие всех новоприбывших, пока не вмешивались. Гончая посчитала это хорошим знаком, но когда она со своим спутником приблизилась к сторожевому посту, один из часовых спросил:
– Че это с ним?
– Бухой. Не видишь, что ли?
Дозорный втянул носом окружающий Гулливера спиртной «аромат» и брезгливо поморщился:
– Вот люди! По туннелям и трезвому-то опасно ходить, а они нажираются!
– И не говори, – поддержала стражника Гончая и, дернув коротыша за руку, сердито добавила: – Иди уже! Горе ты мое.
Он послушно засеменил следом, часовые остались на месте. Девушка облегченно выдохнула: прошли!
Как и на любой радиальной станции, граничащей с Кольцом, на Октябрьской было полно народу. Шум, гам, суета, кто местный, кто пришлый – не разберешь. Заметив свободный пятачок возле одной из поддерживающих свод колонн, Гончая протолкалась туда и усадила своего спутника на пол. Вид Гулливер имел неважный – осунувшееся, будто исхудавшее лицо, запавшие глаза.
– Устал я чего-то, – прошептал он. – И плечо еще разболелось. Глянь, чего там. И дай еще хлебнуть.
Девушка протянула ему фляжку с самогоном и, пока он пил, расстегнула куртку и обнажила его раненое плечо. Сквозь наложенную повязку сочилась кровь.
– Вот зараза, – выругался Гулливер, покосившись на пропитавшиеся кровью бинты, – рана открылась. Говорил же лепиле: аккуратней зашивай.
– Тебя надо перевязать. Я найду врача, – предложила Гончая.
Голос ее прозвучал ровно, хотя сдержать его оказалось непросто, потому что, в отличие от своего спутника, она разглядела то, чего он не заметил, – просвечивающую сквозь кожу темную сетку кровеносных сосудов вокруг раны, похожую на кружева паутины или клубок черных щупалец!
– Я с тобой, – ответил Гулливер. Но ему было не до поисков и, поднявшись на ноги, он снова опустился на пол.
Когда Гончая вернулась к нему с молодой врачихой, которую чуть ли не силой вытащила из лазарета, проводник сидел в прежней позе с закрытыми глазами. В первый миг она даже подумала, что он умер. Но тот был жив. Стоило врачихе коснуться его раненого плеча, он открыл глаза и скривился от боли.
– Болит? – спросила женщина.
– Жжет.
Размотав бинты, врачиха сняла повязку – под ней открылась гноящаяся рана. Она больше не походила на царапину, скорее – на укус! Женщина внимательно осмотрела ее и озабоченно нахмурилась.
– Заражение, да? – шепотом, чтобы не услышал Гулливер, спросила Гончая.
Но та не торопилась отвечать.
– Давно его подстрелили?
– Часа три назад.
Врачиха нахмурилась еще больше.
– Тогда это не заражение. При обычном заражении симптомы так быстро не проявляются.
– А что же?
– Отравление.
– Отравление от пули? – не поверила Гончая.
Женщина пожала плечами.
– Может, и от пули. Мало ли сейчас всяких ядов? Хотя я не слышала, чтобы кто-нибудь пули ядом обрабатывал… А его точно никто не кусал?
– Точно, – Гончая кивнула. «Не считая присосавшейся к ране призрачной твари со множеством щупалец!» – Что надо делать? Как ему помочь?
Врачиха выразительно посмотрела на нее и понесла обычный бред, какой, наверное, говорила всем своим пациентам без исключения:
– Покой, хорошее питание, побольше жидкости…
– Антидот подойдет? – перебила ее Гончая.
Женщина взглянула на упаковку незнакомого лекарства, которое, похоже, увидела первый раз в жизни, и снова пожала плечами.
– Ну, хуже точно не будет. Можно еще антибиотики добавить, если есть.
– Спасибо, – Гончая протянула ей несколько патронов, которые нашла в рюкзаке проводника.
Та не ожидала такой щедрости, но охотно приняла этот дар.
– Ты, это, если еще помощь будет нужна, обращайся.
* * *Гончая никак не могла понять, зачем она возится со своим заболевшим спутником, превратившимся из проводника и помощника в обременительную обузу. Она была всего в двух перегонах от своей цели, и у нее при себе имелись платежные расписки на две тысячи патронов! Не может быть, чтобы за эти деньги не нашлось иного способа попасть на Киевскую, кроме рискованного перехода по оккупированной мутантами поверхности!
Напичкав Гулливера таблетками, Гончая за два десятка патронов сняла одноместную гостевую палатку. Два места в общей стоили вдвое дешевле, но соседи наотрез отказались пускать внутрь больного человека, да еще подняли такой крик, что девушка поспешила ретироваться.
В отдельной палатке коротыш в изнеможении вытянулся на тощем тюфяке, прикрыл глаза и вскоре забылся тяжелым сном. Гончая чувствовала, что и сама нуждается в отдыхе. Ей тоже надо было поспать, хотя бы немного. Вместо этого она только вздохнула и отправилась по своим делам.
Пожилой оружейник в ремонтной мастерской долго крутил в руках отказавший в бою дробовик, передергивал цевье и беспрерывно пыхтел самокруткой, от дыма которой у Гончей вскоре начали слезиться глаза. Наконец мужик сказал:
– Надо весь возвратный механизм перебирать, ну и пружину затвора менять. Только деталей нет.
– Починить можешь? – прямо спросила его посетительница.
– А то! – оружейник даже обиделся. – За полсотни пулек сделаю.
– Тридцать, – объявила Гончая. Она и так изрядно растратила платежные запасы Гулливера, приходилось экономить.
– Можно и за тридцать, – легко согласился мастер. – К вечеру заходи.
– А сейчас у вас что?
– Утро, ёпрст! Видишь, я ни в одном глазу?! – дал исчерпывающий ответ мужик.
Оставив у него дробовик и задаток в размере пятнадцати патронов – за меньшую сумму старый пьяница работать отказался, – Гончая вернулась на платформу. В глубине души теплилась надежда встретить здесь Маэстро и Баяна – цирковых артистов, которые выручили их с Майкой на Белорусской, избавив от смертельной опасности. Правда, оба артиста проживали на Октябрьской-кольцевой, принадлежащей Ганзе. Но почему бы им, или хотя бы одному из них, в такой замечательный день не прогуляться было на смежную станцию?
Увы, надежда растаяла, как дым погасшего костра. Ни в торговых рядах, ни в баре Гончая не встретила своих старых знакомых, а те, кого она пыталась расспросить о них, не могли или не захотели ей помочь. Ничего не добившись своими вопросами, девушка вернулась в палатку к своему спутнику.
Гулливер спал, разметавшись по всему матрасу, что само по себе было удивительно для человека с маленьким ростом, и смешно, по-детски причмокивал во сне. После приема антидота и других лекарств его бледное, как воск, лицо приобрело нормальный человеческий вид, а на щеках даже появился румянец – похоже, коротыш шел на поправку.
Гончая не стала его будить. Она переложила отброшенную в сторону руку напарника, сдвинула упирающееся ей в бок колено и улеглась
