Гончая снова оглянулась. В баре спорили между собой два крепко поддавших свинаря в измазанных навозом резиновых сапогах, и, похоже, дело шло к драке. За соседним со свинарями столиком торопливо метали в рот еду трое мужчин неопределенного возраста, по виду – пришлые торговцы. В дальнем углу поила чаем сынишку одинокая женщина. Никто из них, включая гремящего посудой за стойкой раздачи хозяина заведения, не выглядел радостным и счастливым. Но и какого-то особенного, въевшегося в плоть страха Гончая на лицах людей тоже не увидела. Самыми испуганными выглядели как раз таки чужаки.
– А помимо страха, что-то конкретное? Я вот слышала на Кольце, с Киевской люди разъезжаются?
– Люди разъезжаются? – переспросил Баян. Внезапно он вскинул голову и в упор посмотрел на свою собеседницу. – А ведь верно! Я еще удивился, откуда здесь столько свободных палаток. Вот и объяснение!
Гончая нахмурилась. Бегство людей – это уже не домыслы, это серьезно. Никто не бросил бы свое жилье и худо-бедно налаженный быт без причины. А раз жители бросали и уезжали, значит, такая причина была.
– А те, кто остались, что говорят?
– Ничего не говорят – боятся.
– Все боятся, даже сталкеры? Те, обычно, не из пугливых.
– Сталкеры, знаешь, тоже разные бывают, – развел руками Баян. – Хотя с местными я еще не встречался. У них база на Филевской линии, и жилье там же, а на эту Киевскую они только заходят.
– Значит, и мне туда нужно, – заметила Гончая и, когда музыкант недоуменно уставился на нее, добавила: – Расспросить сталкеров о своей пропавшей дочери.
* * *В переходе на Филевскую линию Гончая к своему изумлению обнаружила настоящий блокпост с уложенными в ряд, друг на друга, мешками с землей и расставленными поперек прохода металлическими барьерами. За укреплениями стоял канцелярский письменный стол с телефонным аппаратом, а над ним, на стене, висел фанерный щит с какими-то приказами и распоряжениями, служивший, видимо, в качестве доски объявлений, еще дальше виднелась сварная железная клетка непонятного назначения.
Караул состоял из четырех человек: начальника и трех его подчиненных. Все четверо настороженно уставились на приближающуюся молодую женщину. Гончую это удивило – обычно, мужчины встречали ее более приветливыми взглядами.
– Поворачивай. Станция закрыта, – объявил один из часовых. Сказано это было не злобно, а, скорее, устало, словно дозорному уже много раз приходилось повторять одну и ту же фразу.
Начкар успел лучше рассмотреть нежданную гостью и, обратив внимание на ее форменные камуфляжные штаны, спросил:
– Ты с Ганзы? Чего надо?
– У меня сообщение для президента Конфедерации.
– Еще одна, – усмехнулся начкар и, обернувшись к подчиненным, добавил: – Что-то к нам парламентеры зачастили: идут и идут. Ладно, показывай, что у тебя.
Гончая прошла за линию укреплений, но дальнейший путь преградили вооруженные часовые.
– Это личное сообщение, – сказала она, но на начальника слова не подействовали.
Он протянул раскрытую ладонь и требовательно пошевелил пальцами.
– Показывай!
Гончая не успела ответить. В переходе послышались шаги, и к блокпосту с противоположной стороны подошли два человека. Один был в кожанке с накладными карманами, другой – в армейском кителе, но девушка в первую очередь обратила внимание на фуражки с красными звездами на головах обоих мужчин.
– Вот, главный ваш велел повесить на стенд и все время держать перед глазами.
С этими словами тип в кожанке сунул в руки начкару бумажный листок с нарисованным тушью или черными чернилами портретом молодой наголо обритой женщины с ожогами на лице. Гончая сразу поняла, что рисунок сделан не с натуры, а с чужих слов. Автор никогда не видел изображенную женщину, поэтому портрет имел лишь отдаленное сходство с оригиналом, – Гончая даже не сразу узнала себя.
– Если эта тварь у вас появится, немедленно арестовать и сообщить нам на Площадь Революции!
– А кто она такая? – спросил один из караульных, с любопытством разглядывая рисунок.
– Диверсантка! Сука фашистская! – объявил Кожаный.
– Тебе что, боец, команды начальника мало? Получил приказ – вот и выполняй! – поддержал напарника Армейский китель.
Но Кожаный уже во все глаза смотрел на женщину, стоящую у разграничительного барьера.
– Эй ты, подойди сюда!
Гончая не сдвинулась с места.
– Оглохла что ли?! Живо ко мне!
Та демонстративно опустила руки в карманы, правая ладонь тут же сомкнулась на рукоятке трофейного «макара». Бесшумно щелкнул взведенный курок.
– Влюбиться боюсь. Еще приставать начну.
Противников она не боялась: красных только двое, и подмоги им ждать неоткуда. Но прибегать к оружию не хотелось – неизвестно было, как поведут себя караульные и чью сторону они выберут. Не чувствуя за спиной поддержки интерстанционала, представители Красной Линии старались не провоцировать конфликты, поэтому на чужих станциях вели себя предельно корректно. Гончая надеялась, что так будет и в этот раз. И просчиталась.
Кожаный с неожиданным проворством рванулся к ней, Гончая отпрянула, но уперлась спиной в ограждение, и тот сорвал шапку с ее обритой головы. В тот же миг девушка выхватила из кармана пистолет. Стрелять она не собиралась, а вот врезать рукояткой между глаз – другое дело. Но стоящий рядом часовой ударил ее по руке стволом своего автомата, при этом умудрился угодить по взведенному курку. Гулко прогремел выстрел, и вылетевшая шальная пуля сбила с головы Кожаного форменную фуражку.
Тот вытаращил глаза и остолбенел, а через секунду уже визжал как резаная свинья:
– Это она! Она, гадина! Вали ее!
Гончая оттолкнула часового и все-таки треснула Кожаного пистолетом по лбу, чтобы тот заткнулся, заодно и выхватила у него из рук свою шапку, но его напарник в кителе уже лапал висящую на ремне кобуру. Но Гончая умирать пока не собиралась. Ствол ее пистолета немедленно нацелился Кителю в грудь. Но тут загрохотал автомат начкара, выбивая бетонную крошку из потолка.
– Стоять! Никому не двигаться! – рявкнул он, прекратив огонь.
– Руки держать на виду! – добавила Гончая, хотя ее никто не спрашивал.
Китель оставил кобуру в покое и послушно поднял вверх руки. Его напарник с разбитым лбом тоже вроде уже не помышлял о сопротивлении. Зато командир поста, ошалевший от наглости пришлой девицы, резко развернулся к нарушительнице порядка.
– Ты кто такая?!
– Она… – снова открыл рот Кожаный, но Гончая оборвала его.
– Молчать! Я гражданка Ганзы и работаю на Стратега!
В сложившихся обстоятельствах ссылка на фюрера едва ли могла разрешить ее проблемы, скорее, добавила бы новых. Но названное имя часовым ничего не говорило. Начкар так и вовсе презрительно скривился.
– На кого?
– Спроси у своего президента, если не знаешь, – Гончая невозмутимо убрала пистолет обратно в карман, снова натянула на голову возвращенную шапку и добавила: – Проводите меня к нему.
По своему богатому опыту она знала, что любые слова звучат гораздо более убедительно, если произносятся уверенным голосом. Вот и сейчас многократно опробованный прием сработал – часовые дрогнули. Они не бросились сломя голову выполнять распоряжение незнакомки, но ее самообладание зародило у них
