Папаша не стал ее открывать. Он же не ученый. Пусть умники изучат ее, когда придет время. Он же осторожно положил вещь обратно и сделал снимок жуткого ожерелья из костей и черепов, которое носила эта тварь. Трофеи – вот что это такое. Парочка черепов вообще не походили ни на что-то, когда-либо бегавшее по планете Земля, и Папаша снял их крупным планом. Кто знает, что покажется важным ученому разуму.
Эллиотт был в комнате не один. Тут же находились и другие люди, не меньше полудюжины, и все они осторожно сновали по помещению. Папаша пришел к выводу, что они попросту не хотели привлекать его внимания. Он их нервировал.
И они имели всякое право нервничать. Эллиотт прилагал все усилия, чтобы выглядеть безобидным, но окружающим он казался страшным, даже когда не пытался выглядеть таким. В какой-то момент своей жизни он стал слишком напряженным, чтобы другим людям было комфортно в его обществе. Он знал об этом и принимал как должное. Если бы ему на самом деле было до этого хоть какое-то дело, может, он бы постарался как-то лучше скрывать свое настроение. Но проблема заключалась в том, что ему было наплевать. Эта проблема яйца выеденного не стоила, тем более усилий, которые он бы потратил на попытку измениться.
Жена ушла от него давным-давно, детей у них не было. А без этих факторов изменения того не стоили. Жнецы его не боялись, а если бы кто-то из них испугался, он бы надрал этим неженкам задницу.
Папаша знал, что такое частенько случается с такими, как он – с «призраками». Может, это помогло им заработать такое прозвище, потому что они выглядели и вели себя как призраки. Вряд ли, хотя в этом и был смысл. Но опять же, не у каждого оперативника был свой личный демон, который весил под четыреста килограммов и был свыше двух метров ростом.
Он сфотографировал ноги существа, пересчитав пальцы. По семь на каждой стопе. Один на пятке, по одному маленькому когтистому отростку с каждой стороны лодыжки, еще четыре спереди. Интересно, сгибались ли они когда-нибудь? Во Вьетнаме он видел нескольких прирученных птиц, которые сидели на жердочках. У всех них было по четыре пальца, которыми они могли цепляться за что-то и хватать предметы. Инопланетянин носил сандалии. Папаша снял их как можно осторожнее и сделал снимок ступней.
Он просто делал снимки ног, когда чудище издало негромкий стон.
Эллиотту не удалось достичь второй космической скорости, когда он резво отскочил назад, но вовсе не из-за отсутствия усердия. Сердце бешено колотилось в груди, в глазах на мгновение потемнело. Проклятье, он стал слишком стар для внезапных испугов.
Хорошие новости? Люди вокруг него отскочили назад столь же резво. Это помогло Папаше сохранить лицо.
Доктор Киз подошел поближе и улыбнулся:
– Ты меня намного лучше, Ганга Дин[4].
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что я чуть не обоссался.
Огромная, нечеловеческая голова повернулась в их сторону, и глаза, которые преследовали Роджера Эллиотта в кошмарах столько, сколько он себя помнил, сфокусировались на Кизе.
– Он проснулся. – Папаша едва узнал собственный голос.
Существо перевело на него взгляд, рассматривая старика с холодной отстраненностью. Его мерзкий рот раскрылся, и явственно показались зубы. Вдоль правой стороны лица шло несколько глубоких шрамов, демонстрировавших, что некогда какая-то когтистая тварь нанесла инопланетному охотнику значительные раны. Над бровью и ближе к дредам из толстой кожи существа росли шипы. Там же, где проходили шрамы, шипы отсутствовали, еще более наглядно демонстрируя полученный урон.
Папаша Эллиотт уставился в глаза твари, и тварь уставилась на него в ответ. Разобрать что-то в ее взгляде было невозможно. Как вообще кто-то может понять, о чем может думать это чертово созданье? Оно во всех мыслимых смыслах было слишком далеко от человека.
– На что это ты уставился, ублюдок?
Существо прищурилось, затем издало звук, который можно было истолковать только одним образом. Смех. Оно смеялось. Можно подумать, оно знало, что значат эти слова. Эллиотт почувствовал, что краснеет от этой неприятной смеси раздражения и гнева.
– Давай, смейся, – прорычал он, – не стесняйся! Только один из нас двоих не прикован.
Чтобы подчеркнуть свои слова, Папаша поднял камеру и сделал несколько близких снимков лица существа. Он убедился, что сеть старых шрамов попадает в кадр, и постарался не упустить выражение глаз твари во всей их мерзкой красе. Инопланетянин снова затих и молча наблюдал за тем, как Эллиотт продолжает делать снимки его головы, шеи, туловища и закованных рук.
Существо даже не пыталось вырваться из оков. Оно просто наблюдало за ним.
Эллиотт отвернулся.
– Только один из нас.
Голос принадлежал прикованной к столу твари. Папаша безошибочно это понял, но когда он развернулся, пришелец смотрел в другую сторону.
Гнев незаметно наполнил душу Эллиотта. Не страх, нет, только не сейчас, лишь кипящая, клокочущая ярость, которую Папаша не мог выразить, не тогда, когда вокруг так много свидетелей.
Вместо этого он сделал еще больше фотографий и тщательно описал все вещи, которые они сняли с твари. Там были маленькие диски, из которых отрастало с полдюжины смертельно изогнутых крючков. Там был окровавленный дискообразный предмет, который буквально располовинил одного из Жнецов. Орологас умер из-за этого оружия, и засохшая кровь солдата по-прежнему покрывала кромку диска.
В комнате было несколько металлических шкафов, каждый с отдельным замком. Они могли с легкостью сложить туда всю амуницию, которую сняли с монстра. Вместо этого Эллиотт взял маску, диск и наплечную пушку и под пристальным взглядом существа унес все эти вещи в другое место. Через две комнаты отсюда был маленький сейф. Он положил туда все три предмета и надежно запер. Не ради безопасности, а потому, что старик подозревал, что именно этих трех вещей ублюдку будет недоставать больше всего.
От этой мысли он почувствовал легкое удовлетворение.
Затем Папашу посетила запоздалая мысль, что надо бы положить в тот же сейф и наруч с панелью управления. Эллиотт убедился, что тварь увидела, что именно он уносит.
Пришелец не издал ни звука.
16Его нашел Фаулер. Эллиотт ясно помнил этот факт. Парня практически потряхивало от возбуждения, когда они подобрались поближе.
– Может, полкилометра от нас. Эти следы свежее некуда, – почти шептал Фаулер, потому что они понятия не имели, с чем имеют дело. Знали лишь, что их противник смертельно опасен.
Внезапно
