— Что ж, вы нашли тот самый момент, с которого ваши жизни потекли по иному руслу — черному и холодному. Хорошо, что спустя годы вам удалось исправить ошибку. Итак, если воспоминание у вас одно на двоих, то и дверь одна. Осталось назвать свои масти и войти…
Шныряла посмотрела на раму и заметила, что две ее боковые стороны красные, а верхняя и нижняя — черные. Кроме того, на каждой панели блестел серебром один из четырех символов карточных мастей.
— Дика, присмотрись. — Виктор указал на треснутую поверхность зеркала.
Шныряла прищурилась: трещинки складывались в буквы, а буквы — в слова. Кусок же зеркала из середины вывалился, за ним обнаружилась замочная скважина.
— О-о-о! — Валет захлопал в ладоши. — Итак!
Масть твоя, игрок, темна — Этот знак несет чума, В стариках он сеет страх, Но его же чтят в церквях.— Темная? В смысле, черная? — предположила Шныряла.
— Я, кажется, понял, — сказал Вик. — Во время эпидемий люди умирают, и то, что оставляет после себя чума, — кресты. Но этому же символу поклоняются в церкви. А крест — это… трефы.
— Вас связывает одно воспоминание. Одна судьба. Одна масть — потому и ключ с дверью у вас один на двоих. Эта ли масть оставила знак на вашем прошлом? Решайте. Если да — берите ключ и открывайте!
Шныряла глянула в ярко-зеленые глаза Вика. Он чуть нахмурился.
— Крест?
— Это же Смерть. Знак Смерти.
И поняла: да, это их масть. Та, что разделила их. Смерть. После того как Вик ушел, они оба погибли и вернулись обратно нежителями, потому что обратно их тянула одна цель.
Найти друг друга.
И быть вместе.
По ее взгляду Вик все понял. Он протянул руку и провел пальцами по ее запястью, но зеленые глаза оставались холодны — так, как может оставаться холодным лишь камень. Вик потянулся к знаку треф на раме и, поддев его, вытащил ключ. Знак треф оказался головкой, от которой отходил стержень с зубцами. Вик вставил бородку в скважину, открывшуюся на зеркале, и повернул.
Раздался треск: «кр-ракс».
— Отойдите! — только и успел крикнуть Валет. — Быстрей!
Взвизгнув, он уронил алебарду и шмыгнул в другое зеркало. А зеркало-дверь тем временем задрожало и задребезжало, трещины в стекле расширились — Вик только и успел схватить Шнырялу и метнуться с ней за соседний постамент, как зеркало взорвалось, разлетевшись на тысячи осколков.
Они загрохотали, зазвенели по полу, ступеням, рамам и зеркалам. Вик прижал голову Шнырялы к груди, закрывая ее лицо от осколков.
Наконец наступила тишина, лишь время от времени звякало — отдельные осколки еще падали с постамента на пол. Вик отпустил Шнырялу, и они выглянули из-за угла. Пол сплошь покрывали блестящие осколки разных размеров и стеклянная крошка. В раме теперь темнела дверь с серебряным ключом, торчащим из скважины прямо посередине доски с нарисованным знаком треф.
— Угадали!
По другую сторону прохода Валет боязливо выглянул из-за рамы. Он встряхнулся, сбрасывая невидимые осколки с пышных одежд.
— А нельзя было без этих чертовых взрывов?! — Шныряла заскрежетала зубами. — Нам что, по-твоему, мало досталось?
Валет пискнул и спрятался вновь.
— Идиот чертов!
Девушка фыркнула и тревожно повернулась к Вику.
— Ты не ранен?
— Нет, все хорошо.
На его лице по-прежнему зеленели вспухшие жилы, и Шныряла с беспокойством оглядела юношу, но Змеевик лишь подтолкнул ее к открывшейся двери.
— Пойдем…
Они поднялись по ступеням, хрустя осколками. Вик толкнул дверь, и створка со скрипом отползла, открывая темный проход. В конце прохода виднелся тускло освещенный выход и две высокие фигуры. Через десяток шагов стало ясно, что фигуры — это рыцарские латы. В полумраке отсвечивали забрала в виде сердец, на алебардах Шныряла тоже приметила сердца. В латных рукавицах рыцари держали зеркальные щиты — в одном мелькнуло ее отражение. Вдруг латы вздрогнули и опустили алебарды, преградив путь.
— Козырь в игре!
— Давай их просто тюкнем по башке?
Вик ухмыльнулся. В уголке его губ проскользнуло то самое чувство, что Шныряла порой замечала в детстве, когда предлагала ему очередную безумную затею.
Нежность.
— Черви, — бросил он стражникам.
— Проходите.
Алебарды стали на место.
Шныряла с опаской шагнула мимо рыцарей и вместе с Виком вошла в какую-то комнату. Едва девушка привыкла к тусклому свету лампадок и огляделась, то потеряла дар речи. Ее рука тут же поползла к рукаву Вика…
— Что это… за чертовщина?
Комната была квадратной, небольшой, а в каждой из четырех стен темнел проход, который охраняла пара грозных стражей. По углам темнели кованые подсвечники — внутри чаш мерцали огоньки. А в их тусклом свете белели десятки, нет — тысячи черепов. Над каждым из проходов они складывались в тот или иной знак карточной масти.
Ажурные узоры из крупных костей тянулись до самого потолка и сходились в его центре в громадный костяной светильник. Там, где обычно располагают чаши-подсвечники, белели черепа. Внутри черепов горели свечи, проливая сквозь глазницы свет на постамент посередине комнаты.
На постаменте находился саркофаг из черного мрамора в виде человеческой фигуры. Шныряле показалось, что силуэт саркофага женский.
Вдруг послышался торопливый топот, и в усыпальницу ввалились Санда и Тео. Едва увидев костницу и стоящий посередине саркофаг, друзья распахнули рты. Но Шныряла не дала им полюбоваться костяными кружевами.
— Чертов! Теодор! Ливиану! Я! Тебя! Ненавижу!
Девушка схватила Тео за грудки, прошипев прямо в лицо:
— Ты бы знал, через что мне пришлось пройти, чтобы…
Но вид у Тео был не лучше — он лишь сдвинул черные брови и пробормотал:
— Я уже и так понял…
— Кхем-кхем…
Шныряла развернулась, отпустив Тео. Один из рыцарей поднял щит на высоту взгляда — в его зеркальной поверхности улыбался Валет.
— Ну что же, добро пожаловать в Усыпальницу Первого Игрока. Надо же, кто-то из вас умудрился
