Определившись, таким образом, со своими действиями, Штольц не смог отказать себе в удовольствии пообщаться с напыщенным шефом разведки. Протиснувшись к его грузной фигуре, он, как верная тень, устроился по его правую руку, получив в ответ снисходительный покровительственный кивок.
Начальник не выдержал первым. Он настолько привык, что его немец всегда все знает, что даже не допускал мысли о том, что Георгий Иванович не ответит на терзающие его вопросы.
– Штольц, а как вы думаете, зачем нас так экстренно собрали? Представляете, меня вынули прямо из-за стола. Я уж грешным делом подумал, что красные пошли в глобальное наступление по всем фронтам. – Улыбаясь и пытаясь шутить, генерал не смог скрыть тревогу от своего подчиненного. – Я даже вспомнил молодость и пробежался немного по переходу.
– Совершенно зря, мой генерал, – ответил с улыбкой Штольц. – Во-первых, ничего такого экстраординарного, я думаю, не ожидается, а во-вторых, вид бегущего генерала в военное время вызывает панику, а в мирное – смех, поэтому неприемлемо в любом случае.
– Все бы вам шутить. А на самом деле, какая причина этого собрания?
– Раз мы ничего об этом не знаем, скорее всего, шталкеры что-то нашли… Подождем. – И Штольц с видом терпеливого рыбака, засевшего на берегу с удочкой, повернулся в сторону трибуны.
Начальник недоверчиво посмотрел на штандартенфюрера, а после небольшой паузы снова натянул на себя маску всезнайки и по примеру подчиненного стал терпеливо дожидаться появления верхушки Рейха.
Ждать долго не пришлось. Пунктуальность – отличительная черта тоталитарных режимов. Станционные часы отмерили минутной стрелкой указанный срок, будто за их показанием кто-то наблюдал, хотя почему «будто»? Штольц знал, что в рейхсканцелярии существует официальная должность распорядителя подобных церемоний, двери апартаментов открылись, и перед собравшимися появились две фигуры: невысокая, коренастая в черном френче – фюрера и за его спиной – массивная плечистая в униформе – его брата.
Главы Рейха не избирались, а просто каким-то образом возникали среди бело-красных знамен с трехконечной свастикой под настоящим фотографическим портретом с косой челкой и слегка безумными глазами… Словно их рождала из своих недр сама небольшая, но величественная правительственная резиденция. Сколько их было – Штольц не знал, только на его памяти за десять лет сменилось пять фюреров. Надолго ли пришли братья Черные?.. Хороший вопрос, ответ на который даст только время.
Старший Шварц нависал над Марком, как гора, кидая на собравшихся офицеров злые взгляды из-под козырька нахлобученной на лысую голову фуражки с высокой тульей. Колючий взгляд маленьких глаз-буравчиков внимательно обвел собравшихся, выискивая недовольных или зарвавшихся. Он остановился на красном потном лице своего подчиненного гауляйтера Банного и брезгливо отвернулся. Высокий седой рейхсфюрер – Константин Ширшов, с колючим, злым и столь же неосведомленным взглядом, всегда придающий большое значение атрибутике и ритуалам, громко объявил:
– Фюрер Четвертого рейха – Марк Шварц.
Дружное «Хайль фюрер!» вознеслось под своды Чеховской. Встрепенувшиеся офицеры вскочили со своих мест и замерли по стойке смирно, вскинув правую руку в нацистском приветствии.
Фюрер остановился на импровизированном подиуме, с довольным видом рассматривая замерших высших офицеров своего государства. Несмотря на невысокий рост, Марк обладал сильной харизмой и как бы возвышался над основной массой собравшихся. Он держал паузу, наслаждаясь этими мгновениями, впитывая в себя трепет подчиненных ему людей, и когда, казалось, струна напряжения вот-вот лопнет, немного небрежно вскинул руку в ответном приветственном жесте. Хотя никто в зале среди собрания не проронил ни звука и даже не поменял позы, напряжение спало. Штольц не любил такие мгновения. Несмотря на то, что он понимал психологические основы такого поведения людей как никто другой, ему стоило великих трудов самому не слиться со всеобщим трепетом и поклонением. Трудно было не поддаться силе этой воли и не пойти бездумно за Марком Черным, признавая в нем непререкаемого лидера. Вот и сейчас, сохраняя внешне маску подобострастия, внутри себя Георгий Иванович использовал свой излюбленный прием освобождения от чар. Будто отстраняясь от ситуации, штандартенфюрер рассматривал себя и всех присутствующих со стороны, и, наблюдая за всем вокруг в качестве зрителя, он мог не впускать в себя эти бушующие эмоции и таким образом оставаться внутренне чистым.
При выступлениях фюрера не принято садиться. Внимать словам вождя нужно стоя, не отрывая от него взгляда, чтобы не пропустить ни одного слова.
– Господа офицеры, – Марк начал тихим голосом, прекрасно понимая, чтобы завладеть вниманием слушателей, надо начинать речь именно так, постепенно повышая интонацию, вводя риторикой в транс. – Позвольте мне изложить свое отношение к тому, другому миру, чьими представителями являются люди, которые, в то время как наши солдаты сражаются в темных туннелях и на заледенелых просторах разрушенного города, любят вести тактичные разговоры на благополучных станциях Красной линии. Люди, которые несут основную вину за развязывание этой войны. Я говорю об этих предателях рода человеческого – о коммунистах. Но более всего мне интересна личность их генсека партии – Москвина. Я не буду останавливаться на оскорбительных выпадах, сделанных по моему адресу этим так называемым руководителем. Никому не интересно, что он называет меня рэкетиром и бандитом. Я не говорю уже о том, что Москвин не может меня оскорбить, ибо я считаю его сумасшедшим, таким же, какими являются эти брамины из Полиса… Сначала они подстрекают к войне, затем фальсифицируют ее причины, затем, прикрываясь своим псевдонаучным лицемерием, медленно, но верно ведут человечество к войне, привлекая идолов в свидетели праведности своего нападения – обычные манеры преступников, пытающихся все сделать чужими руками.
Москвин виновен в ряде тягчайших преступлений, в нарушении межстанционных законов. В незаконном захвате торговых дрезин и другой собственности наших граждан. В своих усиливавшихся нападках Москвин, в конце концов, зашел так далеко, что приказал своим людям уничтожать всех граждан Рейха, на любых станциях, что противоречит всем законодательствам, принятым в метро.
В то время как в Рейхе под руководством национал-социалистов произошло беспрецедентное возрождение экономики, культуры и искусства, генсек Москвин не добился ни малейшего улучшения жизни на своих станциях. Это неудивительно, если иметь в виду, что люди, которых он призвал себе на помощь, или, скорее, люди, которые поставили его руководителем, принадлежат к недочеловекам, заинтересованным в разложении общества и беспорядках. Все проблемы нашей нации во все времена были от цветных!
Голос Марка звонко звучал на станции, отражаясь от мраморных сводов, завораживая, окутывая собой публику. Снова понизив интонацию, фюрер после паузы, которую он
