Сердце бу́хнуло всего один раз, влив в зазвеневший мозг очередную порцию… секунда, две, и Черто́в с водопадным облегчением сообразил: «Да это ж намёк! Проба пера по предложению пойти в подданство! Вот дурень я старый!»
Потом, в промежутке, лейтенант Волков подметит не без уважения, заметно сменив своё мнение о самодержце:
– А ампиратор-то – тихушник. Но с подковыркой.
Улучив момент, шепнёт и Шпаковский:
– Сложно.
С этим мнением будет согласен и капитан: «Действительно, непрост. Ожидали мягкого, смотрящего в рот на великие откровения, а приехал… однозначно наполненный определённым, скрытым смыслом. Так и хочется огласить с бессмертно-гайдаевским прищуром: “Царь не настоящий!”».
Андрей Анатольевич не считал себя великим психологом, но по должности ему приходится разбираться в людях.
Он давно уже понял, что в больших коллективах, когда у людей разное воспитание и взгляды на жизнь, быть просто по-мужски прямым и искренним не всегда достаточно.
Что он видел сейчас?
«Я-то думал: как сложно с Дубасовым, ан нет. Вон Рожественский совершенно закрытый тип. Конечно, ему не очень радостно – просрал эскадру, проиграл сражение. Но, видимо, царь по-прежнему ему доверяет, раз взял с собой. А теперь он (Рожественский) сидит с такой рожей, словно это мы виноваты в Цусиме, коль именно мы принесли эту дурную весть. А то не удивлюсь, что и вовсе не верит. Упёртый же наверняка. Типа приехали, гады, оклеветали его такого расчудесного. Впрочем, может, я и ошибаюсь. Не расспросишь же… Но самым непростым, я уже вижу, оказался Николай. Эти его недомолвки и прощупывания смахивают на… “дворцовые интриги”, будь я проклят. И на кой нам это надо – соблюдать такие вычурные политесы. Блин, и ведь не скажешь, хлопнув по рюмахе и по плечу самодержца: “А давайте по-простому. Ага по-нашенски, по-бразильски!” Не поймут-с».
Чуть погодя, когда у него появилось время, Черто́в попытался упорядочить свои думы, пробуя просчитать различные ситуации. Что-то, отложив в «отдельную папку», что-то отставив на «рабочем столе» на виду, отделяя зрелое от преждевременного, нужное сейчас и возможно-вероятное потом. А когда его уж совсем понесло по этим мыслесплетениям, только удивлялся величию человеческого разнообразия и вариаций: «Так и руку Бога почувствуешь на себе, помня о его подарке выбора. Х-х! Вот только не стоит усложнять. Всё наверняка окажется прозаичней».
Сейчас же его снова прервал царь – обед плавно подходил к концу, в уши фоном вливался разговор самодержца с начальником безопасности судна:
– Вы хотели бы посмотреть ледокол на ходу?
– О, полноте. Нет нужды, я верю Дубасову. А вот летающая машина… Крайне любопытно. Обяжете. Насколько это безопасно?
Последний вопрос императора уже предназначался капитану, и Черто́в, выгребая из своих дум, ответил немного невпопад:
– Да, конечно. Вертолёт уже готов к полёту.
Финальным аккордом застолья была блажь начальника безопасности всё из той же серии «удивить, поразить». Капитан одобрил – вполне в пафосе предков.
Вспыхнул экран, заиграло «Синее море» «Любэ». Но клип – личная подборка Шпаковского, капитана второго ранга запаса, старпома ракетного подводного крейсера стратегического назначения. Нарезка. Что-то ещё из советской военно-морской хроники – лучшее. А в основном в идеальном цифровом качестве ВМФ России задвухтысячной.
И ничего, что подобные видеокартинки ушли с ноутом и ребятами в Питер, и наверняка высокие гости уже видели нечто подобное.
Сейчас, на дюймах большой «плазмы», с акустикой… даже кэпа пробрало.
Адмиралы замерли. Николай-самодержец туда же – в придыхании. А когда прозвучало «мы вернёмся, мы, конечно, доплывём», Дубасов сглотнул, пробормотав:
– Нам бы такую, да перед боем… матросиков воодушевить.
Ширинкин тот вообще, видимо, видел впервые… с отвисшей челюстью.
Признаться, ракетные надводные корабли, без огромных башен и стволов, с клипперными носами против угрюмых нынешних броненосцев выглядели элегантными серыми лебедями.
А вот подлодки – это да! Чёрные туши, погружённые в воду… и логика с воображением достраивали диаметр окружности подводного корпуса. А маленькие фигурки на спине левиафанов говорили о размерах… Впечатляло!
Потом, когда докрутило, доиграло, изумлённый генерал переспрашивал:
– Сколько тонн? Четырнадцать? Как у броненосцев… А скорость тридцать узлов? Под водой? О господи, я не спрашиваю про вооружение!
* * *На возвышении юта, где вертолётная площадка, холодный ветер, свист турбин, молотящие воздух винты. Имперские «господа-товарищи», взирая на воющую машину с укромно спрятанным трепетом, ссутулились, сжались непроизвольно, от пронизывающего ветра, от опасения мельницы лопастей над головой.
По левому борту притулился «Скуратов». На палубе только Престин и его помощник – для них это зрелище тоже впервые, и ничто не мешает им смотреть.
Первым Ширинкин – полез в проём сдвижной двери как в прорубь. Глаза человека жили отдельно, крича: «Боимся!» Его жандармы наверняка были заранее благодарны, когда их отстранили от воздушной службы. Зато охранять императора вызвался старший лейтенант, да ещё с таким воодушевлением…
«А ведь Волков, кстати, был одним из тех, кто рьяней и презрительней всего осуждал Романова в слабости, – вспомнил капитан, – а тут такая подножка. Парень наш воинственен, а царь хоть и не тянет на полновесного полководца, однако неожиданно оказался весьма и загадочно крут. Не теряем ли мы нашего бравого морпеха? Да нет, должен понимать, что его специфика куда как шире, чем просто быть при царе охраной. Давая Волкову порезвиться, как в случае того безумного экспромта на снегоходах и катере, можно подспустить его воинственный пар. Но в то же время это повод повышать амбиции. Хотя парень он, несмотря на гору мышц, неглупый. В конце концов, мальчикам многого не нужно. Еда, пиво и чтоб шкура убитого им зверя прикрывала задницу. И женщина, конечно. Следует потом расспросить его… напрямую, чтоб знать наверняка – не строит ли он карьерные планы? Какой солдат не мечтает стать генералом».
Следом за величеством в вертолёт кильватером полезли адмиралы. Съехала, закрываясь, дверь, машина набрала обороты, плавно отрываясь от площадки.
«Молодец Шабанов, не рысачит. А то как… – капитан хохотнул, – как по салону понесёт памперсным запахом! Да, ничего. Ветрено, но без порывов. Так что безопасно. Зато туман ушёл, солнечно – далеко поглядят. Ещё одно зрелище. Минут пятнадцать полёта им за глаза хватит».
Сзади шумно задышал и чихнул Шпаковский:
– Вот зараза! Простудиться ещё не хватало. Я установил.
– У всех?
– Да-да. Хоть и у их величества каюта побольше, но вдруг они решат посовещаться у того же Ширинкина. А адмиралам так… на всякий случай.
– Не найдут?
– Обижаешь…
«Ерунда это, конечно, – посомневался Черто́в, – не та компания в попутчиках у царя, чтобы обсуждать серьёзные вопросы. Но было бы любопытно послушать его приватное мнение – как ему наши предложения. Послушать без купюр – какие он держит взгляды на нас, и вообще планы. Мало ли…»
– Интересно, а Романов часом сам с собою не разговаривает в минуты одиночества?
– Так… э-э… – не врубился Вадим. – А! Ты про это? Может, и побормочет чего. Я ж ему камеру аккурат на рабочем столе воткнул, как лампу.
