Берсерк, как-то отстраненно отметило сознание Тверда.
Изыскав где-то в глубинах своего стонущего от натуги тела силы, он с кряхтением поднялся на ноги. Лохмотья щита пришлось стряхнуть с занемевшей руки. Вместо него он потащил из ножен тяжелый боевой кинжал. Налитые дурной кровью глаза викинга вцепились в него хваткой волкодава. Шрам, который проделал в шеренге русичей берсерк, кое-как затянулся у него за спиной, но новоявленный сотник понимал – как только норд пригвоздит к земле его, он устроит здесь, в середине строя, такую мясорубку, что рана эта не только вскроется вновь, но и станет смертельной для его полка. Потому давать нурманну шанс уложить себя он позволить не мог никак.
Берсерк, бешено вращая выпяченными глазами и роняя на бороду клоки розоватой пены, бросился вперед. Отбивать его удары смысла не было никакого. Только клинок ломать. Или руки-ноги. В конце концов, орудуя таким огромным молотом, тварь должна была рано или поздно потерять равновесие, пошатнуться или просто открыть, например, бок.
Но рыжий почему-то не давал Тверду никаких шансов подступиться ближе, двигаясь с такой гибкой грациозностью, словно держал в руке ивовый прутик. И когда уже выдыхаться вместо берсерка стал сам кентарх, захлебываясь вырывающимся из груди горячим воздухом и обливаясь потом, свое веское слово вновь сказал проков подарочек. Сделав ложный мах мечом, неосторожно открывший бок, Тверд вдруг осознал, что словно со стороны наблюдает, как его собственное тело с легкостью танцовщицы уходит с линии незамедлительно последовавшего удара, а затем двумя грациозными па отсекает викингу обе руки – мечом и, выдерживая тот же темп, завершает круговое движение, воткнув берсерку здоровенный тесак в затылок. Сам он не хотел этого делать, но тело и не подумало его слушаться, дернув кистью так, что нож мгновенно высвободился из головы викинга, а верхняя часть его черепа отлетела в сторону в веере кровавых брызг.
– Вот, это я понимаю, мясник, – ворвался сквозь бурлящий в ушах водоворот крови довольный голос Хвата. Он, конечно, был жив-здоров, и теперь тащил ошарашенного Тверда куда-то вглубь смыкающегося за их спинами строя русов. – Показал удаль, и будет. Берсерка завалил! Да я вообще не припомню, чтобы кому-то когда-то это удавалось сделать! Один на один! Теперь хрен кто вякнет, что ты за спинами других отсиживался! Но счас само время именно этим и заняться. Неча воеводе в первых рядах рубиться. Командовать тоже кому-то надо.
Не затыкаясь ни на миг, он выволок Тверда в тыл полка, затащив его на склон того самого пригорка, на макушке которого реяла хоругвями ставка Светлого.
Глянув назад, в ту сторону, откуда они только что пришли, кентарх стиснул зубы. От резервного полка остался жалкий огрызок, который теперь жался к холму, отступая под напором напиравшей темной массы нордских татей. Все поле, насколько мог он его окинуть взором с той точки, на которой стоял, было завалено грудами тел. Причем в жутком этом урожае, засеянном на побуревшей и раскисшей от крови земле, большинство искореженных, разорванных и искромсанных трупов было явно не в нордской броне. Русичи и сейчас продолжали валиться под напором рати викингов. Но изо всех сил, вопреки всем страхам и животным инстинктам, приказывающим бежать отсюда сломя голову, продолжали стоять насмерть. Отступая, пятясь, выгибая строй и теряя друзей, но удерживая те самые позиции, за которые им было приказано вцепиться зубами.
– Вот тебе и в два раза превосходящая численность, – глухо обронил Хват, продолжая поддерживать Тверда, чтобы тот не свалился с ног на глазах приданного ему полка. Вернее, того, что осталось от его полка. Который, похоже, принимал сейчас на себя самый страшный удар наиболее многочисленной на этом фланге рати нордов.
Стряхнув оцепенение, а вместе с ним – и руку варяга, Тверд вперил взгляд в то место, где явно наметилось активное перемещение сил нурманнов.
– Они нас сейчас окружать будут, – похолодев, выдавил наконец из себя он. – Твою медь! Где сигнальщик?! Сигнальщик! Труби перестроение!
И, не дожидаясь, когда склон холма огласит звук боевого рога, бросился в сторону левого фланга полка, над которым уже нависла здоровенная туча перегруппировывающегося для решающего броска северного воинства.
– Клиииин! – орал Тверд, несясь сломя голову навстречу опасности, которая вполне могла переломить ход этой сечи. И вовсе не в их пользу. – Воевода Клин! Где его псы носят?! Клина ко мне!
Тот, как и полагается нормальному воеводе, командовал своим флангом из центра строя, не особо норовя соваться в первые ряды, где свирепствовала лютая смерть, в кровавую требуху перемалывая тела и судьбы воев.
– Командуй отход! – без обиняков рявкнул Тверд в недовольную рожу киевского воеводы.
– Что?! – тот скривился так, будто ему сейчас предложили сложить оружие и самому себе вырезать орла на спине.
– Норды нависли над твоим флангом, дубина! Хрена ты тут клювом своим щелкаешь, когда нас сейчас окружать полезут?! Командуй, я сказал, отход! Перестраиваемся! Мы должны не задницами этот удар встретить, а на щит его принять!
И, не дожидаясь, сможет ли забегавший Клин вовремя исполнить его приказ, Тверд сам бросился туда, где сейчас таилась главная для его полка угроза. Хват не отставал.
– Я так понимаю, кое-кого жизнь ничему не учит, – обронил на ходу варяг. – Опять рвешься смерти в пасть? Да не просто в первых рядах, так еще и в одиночку! Ты вообще дурак? И вправду думаешь, что можешь хоть ненадолго задержать эту прорву разъяренных мясников?
– Тебя с собой идти не прошу. Твоего уворованного золота – на три жизни хватит.
– Да нет его, – вдруг с каким-то остервенелым облегчением выдохнул варяг. – Зарыл его, а
