— Вы… Вы и его подозреваете? — поразился молодой человек. Слова Анны он помнил, но поначалу не отнесся к ним всерьез. Мотив? Да какой у Отто может быть мотив? Душегубствовать потянуло?
— Подозреваем мы всех, — наставительно заметил Строцци. — Вас, между прочим, тоже. Ваше, мистер Перри, алиби мы еще проверим. Как-то быстро вы со своими делами управились…
Уолтер покорно кивнул. А как красиво начинал, полусредний! «Претензий у нас к вам нет». Все они, копы, одним миром мазаны.
— …А также ваше, Ларуссо, потому что особа, вами названная, алиби подтвердить затрудняется.
Со стороны входа в пещеру донесся тяжелый вздох. Строцци спрятал блокнот в полевую сумку и внезапно усмехнулся:
— Но это все, парни, чепуха. Из вас убийцы, как из меня адвокат. А вот подельщик ваш, мистер Перри…
Уолтер сглотнул.
— …Такую возможность имел. В пещерах его не видели. В ночь, когда погибли Матеи и Сегре, внизу, у подножия Волка были люди. Но на гору есть и другой подъем. Он очень трудный, сплошные скалы, но с Отто Ганом были очень хорошие альпинисты, к тому же военнослужащие вермахта. А приказ начальника, как известно, закон для подчиненного.
Молодой человек не мог с этим не согласиться. Все верно. Но…
— Зачем это ему? Он же историк!
Строцци подошел ближе, взглянул в глаза:
— А Эмилио Сегре — физик. И непростой, ясно?
Ясного ничего не было, но молодой человек на всякий случай кивнул.
— Вот, нашла!
Анна вынырнула из темноты, неся в ладонях две небольшие друзы.
— Там еще есть, но… Ты, Вальтер, прав, ничего особо интересного.
Уолтер вздохнул. В армейском тренировочном костюме, легкой куртке и горном кепи девушка смотрелась… Нет, не так. Это на нее хотелось смотреть, смотреть, смотреть…
— Доломит с вкраплениями магнезита, — без всякой романтики рассудил Строцци. — Сувенир, не больше. Синьорина! Синьоры! Мне лично это место уже надоело. Для протокола наговорили более чем достаточно, поэтому — баста. Поскольку здесь сыро и мерзко, выходим наружу — и располагаемся на ночь. Напоминаю время: 21.03. Через несколько минут — закат.
* * *Далеко уходить не стали. Некуда! За камнями обрушенной стены — каменная площадка. С трех сторон обрыв, сзади — черный зев пещеры. Дюжина шагов в длину, в ширину чуть побольше. Не слишком много места — позапрошлой ночью троим оказалось мало…
Уолтер прикинул, откуда могли упасть бедолаги. Рассудил: откуда угодно. Лишний шаг — и всё.
Солнце исчезло. Легкая вечерняя дымка уходила, сменяясь густой ночной теменью. Вместе с темнотой пришел холод. Теплые армейские свитера не очень помогали.
— Лично я намерен спать, — заявил Строцци. — Двое суток на ногах — это уже перебор. Свечение начинается в 23.40. Подъем — время Х минус 20. Ларуссо, организуйте дежурство. Меня будить не надо, сам проснусь.
Усач привычно козырнул и негромко заговорил по-итальянски, то и дело поглядывая на Уолтера. Бывший чемпион оборвал его резким взмахом ладони. Поморщился.
— Сержанта Ларуссо беспокоит моральная сторона происходящего, поскольку некоторые из присутствующих не состоят в законном браке. Мне сейчас, признаться, не до этого. Синьорина Фогель, оставляю вопрос полностью на ваше усмотрение.
Ларуссо изрядно смутился. Девушка дернула губами:
— Сводник.
Проговорила негромко, но Строцци услышал. Улыбнулся.
— Всегда рад помочь хорошим людям!.. Отбой!
Камень — везде камень, места помягче не найдешь. Строцци бросил спальник у самого завала, поближе к белой глыбе «киноэкрана». Бравый сержант ложиться не стал, присел посреди площадки и достал папиросы, пояснив, что берет дежурство на себя, поскольку вволю отоспался в уютном закутке с решетками на окнах. Уолтер и Анна переглянулись и отошли чуть в сторону, ближе к ведущим вниз ступеням.
Спальник… Еще один. Жесткий камень под ребрами, теплое дыхание у щеки.
* * *— А мне уже интересно стало. Filo di Luna — путь в Небеса… Это не только физика.
— Ну ее, эту физику, Анна! Думать не хочу — ни о ней, ни о шпионах, ни о политике. Есть же нормальные люди, живут, работают, ни за кем не следят, никого не убивают.
— И о чем же думает нормальный парень из Нью-Йорка?
— О моральной стороне происходящего.
— Вальтер… Уолтер! Я не слепая и не мраморная. Но эта дорога закрыта навсегда. Есть…
— …человек, которого ты могла бы полюбить. Помню!
— И которого никогда не предам. Мне нечем тебя утешить, маленький Вальтер. Знаю, слова не помогут.
— Меня не надо утешать!
— Не буду. Тебе сейчас больно, и у твоей боли — мое лицо и мое сердце. Но есть нечто страшнее боли — понимание того, что уже ничего не изменить. Если ты веришь в чудо — верь. Так будет легче, маленький Вальтер! А сейчас — поспи.
— Не хочу!
— Был трудный день. Ты вел себя как мужчина. Спи!
5…Пчелиный рой вырвался наружу, загудел, наполнил собой небо. Маленький Уолти попятился, уткнувшись спиной в твердые доски забора, присел, закрыл глаза руками. Но пчелы никуда не исчезли, их стало еще больше, маленьких, ярко-красных, кружащихся в яростном безумном танце. Он видел их даже сквозь ладони, сквозь прикрытые веки. Кружат, кружат, кружат, подбираются все ближе.
Почему пчелы — красные? В Пэлл Мэлле ни у кого нет красных пчел. В округе тоже нет. И пчелы не светятся…
— Просыпайся, Вальтер!
Проснулся, выдернул руки из спальника, протер глаза. Пчелы не исчезли.
— Завидую молодежи! Не услышать команду «Подъем» — это уметь надо. Синьорина Фогель, пните нашего героя. Можно ногой и посильнее.
— Ногой — не надо! — выдохнул молодой человек, узнав голос Строцци. Приподнялся, мотнул головой…
— Н-ничего себе!
Пчелы! Нет, не пчелы — искры, красные
