Стена и окошко исчезли, превратившись в дверь, четыре наскоро соединенные линии. В ней тоже окно, но очень маленькое, как и решетка под верхним срезом. Поверх двери — большой амбарный замок с кружком-прорезью для ключа. Стальная дужка смотрит вверх. Отперто, выходи!
— Нет. И не снись мне больше, Катарина. Это очень опасно. Я обязательно вернусь, маленькая. Ne bojte se od mene!
Спящий перевернул рисунок, превратив его в ровный бетонный пол. По краям альбомного листа беззвучно вознеслись вверх стены, но уже настоящие, тяжелого красного кирпича. По красному — грязно-белое, пахнущая сыростью известка. Он сам на полу, в мятой рубашке и брюках, сложенный пиджак под головой. Потолка нет, вместо него черное беззвездное небо и красная луна, не кружком, буквой «С». Сверху посмотришь — отверстый каменный склеп.
— Готов дать подробные и исчерпывающие показания, — сказал он следователю, но тот лишь ухмыльнулся:
— Следствие уже закончено, герр Пейпер. В связи с этим я вас и пригласил. Распишитесь!
Тот, кто спал на бетонном полу камеры-склепа, стер ластиком чужое лицо. Ничего подписывать он не стал, потому и оказался в карцере. Не страшно! Пусть они его боятся. Главное, не убили сразу, при аресте. Могли! Агроном — личность нежная, со слабыми нервами, такой и назад повернет с полпути. Приказать бы не решился, намекнуть же — вполне. Кто помешал? Ингрид! Ее бы тоже не пощадили, но двумя трупами непременно заинтересовалась бы городская прокуратура. Рейхсфюрер пока еще не всевластен, Берлин — не его крепость.
Мысли он тоже стер, оставив главное: камера-склеп, высокие кирпичные стены, черное небо и красная закатная Луна. Бесшумно, одним рывком, вздернув себя с пола, встал, выставил вперед руки. Кувырок, резкая мгновенная боль, зеленый огонь в глазах...
— Во-о-оля-я! — радостно провыл Волк, вздымая морду к черному небу. — Иду-у-у!..
Прыгнул. Нет, взлетел!..
* * *
— Зачем ты так, Харальд? — спросила у него светлоглазая. — Ты же все понимаешь, все видишь. Из-за жены и твоей Катарины? Но я не стану мешать, они вернутся, и я уйду. Тебе ничего не нужно делать, только не отталкивай, позволь быть рядом.
Волк Мельник оскалился.
— Нет, ученица! Ты не должна ничего просить! Ты не должна никуда уходить. Ты должна побеждать — и брать все, что пожелаешь. Сейчас ты слабая, девочка-паинька из хорошей семьи. Я не стану тебя жалеть, я перегрызу тебе глотку. Знай это — и готовься. Только один будет властвовать на мельнице. Только одного возьмет под свою длань Черный Бог!
— Не напугаешь, колдун из маленького городишка! — блеснула клыками Волчица. — Твоя мельница — ничто, скорлупка, и бог твой давно забыт. Попробуй, справься со мной!
Волчьи глаза сверкнули зеленым огнем.
— Пробовать не стану. Убью!
— Убей!..
Мякиши — раз и два!
* * *
...Он нагнал Волчицу у края старой траншеи. Опрокинул на землю, не дав укрыться в темной, пахнущей тленом глубине, ударом лапы перевернул на спину. Еще миг — и клыки вонзятся в белую шерсть, окрасятся алым, он услышит предсмертный хрип...
— Нельзя быть слабой, ученица! Ты этого так и...
Не договорил — горла коснулась сталь. Его горла. Слева, справа... Белая Волчица, неспешно встав, дернула мордой.
— Оглянись, колдун!
...Копья — со всех сторон, еще более черные, чем ночь. За ними тени в латах и шлемах-бацинетах. Окружили, сомкнули кольцо.
— Грааль! — оскалилась Белая. — Я хорошо учусь, оборотень. С каждым днем моих защитников все больше. Беги, прячься за мельничное колесо. Найдем тебя и там! Ну, кто из нас умрет?
И тогда воззвал Мельник к Черному богу, вспомнив то, что написано в книге «Корактор». Проговорил — пропел! — нужные слова, точно, как учил дед. Ударился оземь — и обратился вихрем. Взметнулась потревоженная пыль, укрывая его от черных призраков. Вихрь закрутился, вытягивая узкой стрелой. И — в небо, прямо к закатной Луне. Быстрее, быстрее...
Не успел! Вместо красного полумесяца — белый холодный огонь. Ночь исчезла, небо пошло рябью, наливаясь светлым металлом, потекло — и застыло железным кованым Ликом. Губы сомкнуты, плотно закрыты глаза. Но вот веки, дрогнув, поползли со скрежетом вверх. Взгляд, равнодушный и беспощадный, ударил точно в сердце.
Мельник умер. Но за миг до того, как все исчезло за непроницаемой зеленой завесой, успел услышать ее негромкий голос:
— Грааль — не чаша и не камень, Харальд. Грааль — дверь. Знаешь, что за этой дверью?
* * *
Гауптштурмфюрер СС Харальд Пейпер привстал, оторвав налитое болью тело от холодного бетона, помотал головой.
Молодец, ученица! Умница!..
Прошелся по камере-склепу — четыре шага от двери до стены, поглядел вверх, где за известкой и камнем скрывалось недоступное небо.
Улыбнулся.
Ничего, справишься, товарищ Вальтер Эйгер!
6
Кейдж остановил мотоцикл на вершине холма. «Sunbeam» очень старался и все-таки одолел подъем, хотя никакой дороги не было, лишь тракторная колея среди высокой зеленой травы. Крис, погладив верного коня по горячему боку, повернул ключ зажигания. Отдыхай, старина! Оглянулся, скользнув взглядом по редкому кустарнику, росшему по краям. И тут ничего! Закрыл глаза, вспоминая: площадь Святого Бенедикта, истертый булыжник, острый шпиль собора, улицы-ущелья, дома под красной черепицей, белые ставни. Все это здесь, на этом самом месте! А еще была осень, серые тяжелые тучи, лужи на каменной мостовой.
Открыл глаза, ловя зрачками яркий солнечный огонь. Осень исчезла вместе с городом. Лето, бездонное синее небо, безлюдный пустой холм, роща возле подножия, где стоял дом братьев Мюффа, дальше — лес, знакомые алеппские сосны. И — трава, густая, некошеная, не топтанная никем.
Дорога, где он встретился с метнувшейся ему навстречу землей, уцелела, но была совершенно пустой. Даже бензином не пахло. Воздух свеж и равнодушно чист. Потом Кейдж увидел тракторную колею, обрадовался — и поехал вверх
