— А ты не обидишься? — поинтересовалась очень вежливая подруга. Получив уверения, что нет и ни за что, поглядела прямо в глаза.
— Мы, люди, произошли от обезьян. Это нас сильно смущает? Мы пытаемся доказать всему миру, что у нас уже отпали хвосты? Само собой, нет. Это случилось очень и очень давно, и мы можем уверить себя, что всегда такими и были. А теперь представь, что у нас на курсе учится студент, чьи дед и бабка — павианы. И все мы это знаем. Как ему себя вести? Только задирать ноздри вверх.
Та, с которой Мухоловке пришлось беседовать в одной из комнат роскошного парижского особняка (Rue de Sevigne, самое гнездо сиятельств и светлостей), тоже состояла в родстве с павианами, причем очень близком.
— Могу выделить вам три минуты, госпожа Фогель. Извольте изложить причину вашего визита.
Говорили по-немецки, на родном для обеих южном диалекте. Графиня (не просто — «ланд»!) все-таки уважила гостью.
— Не страшно, — улыбнулась Сестра-Смерть. — Все, что вы не сказали мне, расскажете в «стапо». У них-то времени хватит!
Случай простой, новичок справится. «Сиятельство», несмотря на всю свою спесь, очень боялась — и за себя, и за детей.
— Вы не спрячетесь, excellence, разве что где-нибудь в Патагонии. Или мы вместе воюем с Гитлером, или вам придется этим заниматься самостоятельно. А его возможности вы знаете лучше меня.
На Марека надейся, но сам не плошай. Личная агентурная сеть Мухоловки очень постаралась.
— Три минуты прошло, — девушка взглянула на часы. — Не подскажете, excellence, как с вами положено прощаться? Сценический поклон устроит?
Ее сиятельство изволила прикусить губу.
— С Гитлером бороться бесполезно, госпожа Фогель, и я действительно знаю это лучше многих. Мне намекнули, что вас интересует. Да, моя мать была одной из основательниц «Всегерманского общества по изучению метафизики» — того самого общества «Врил». И это случилось не в 1919-м, как считают журналисты, а десятью годами ранее. Болтуны из «Туле» к нам отношения не имели, решение было принято капитулом «Бегущих с Волками». В 1924-м моя мать порвала все связи — и с Орденом, и с «Врил», уехала во Францию, увезла детей. Причину вы знаете.
— Из-за Гитлера, — кивнула Мухоловка. — Но почему рыцарский Орден согласился ему помогать? Они что, в самом деле его мессией считают?
И снова — ноздри вверх.
— Этого провинциала-недоучку с манерами ресторанного кельнера? Не думайте о нас так плохо. Пойдемте, госпожа Фогель!
Идти довелось всего ничего, к ближайшему книжному шкафу. Анна даже трость не стала брать.
— Я кое-что для вас отложила.
Сестра-Смерть постаралась не улыбнуться. Выходит, капитуляция готовилась заранее, а ноздри — лишь для того, чтобы павианом не посчитали?
Книжный ряд, старая кожа обложек, золотое тиснение, шелковые закладки. Большой альбом. И папка, самая обычная, из желтого картона. Внутри — снимок с примятыми краями.
— Узнаете?
...Молодой парень в простом полевом мундире. Носатый, большегубый, ушастый. Лицо хмурое, недовольное — не слишком удачный миг выбрал фотограф. Ничего особенного, если бы не крест Pour le Merite у верхней пуговицы. На обратной стороне — четыре цифры: «1918». Велик был и страшен год...
— Толстый Герман, — вздохнула Мухоловка. — Тогда еще совсем не толстый. Лучше бы его сбили, а не Рихтгофена!
— Судьба, госпожа Фогель! Кстати, Герман в нее верит, считает себя потомком короля Людовика Святого и очень желает его превзойти. С Геринга все и началось, точнее с его второй супруги, Карин фон Канцов. Возьмите альбом!
Нести было тяжело, но Мухоловка постаралась не подать виду. Положила альбом на маленький, в стиле Людовика, но XIV-го, столик, повернулась к хозяйке.
— Можно посмотреть?
— Берите с собой. Это альбом моей матери. Нечто вроде воспоминаний.
Нечто вроде? Мухоловка, проведя пальцем по ровному срезу, открыла наугад. Картинка, большая, на половину страницы. Смешные уродливые человечки, рты раскрыты, кулачишки вверх, кто при мушкете, кто при старинной пистоли. Знамена, пушка на колесах. Ниже, красивым готическим шрифтом: «Франкфуртское Национальное собрание, 1848 год».
Матушка ее сиятельства любила комиксы...
8
— Мадам Кабис, а что такое «суккуб»?
Ой, не то спросил! Бывшая учительница взглянула на Криса весьма странно. Улыбнулась кончиками губ...
Косметикой не пользовалась, платья носила самые скромные, но траур не надевала. Из-за траура все и началось.
— Некоторые вещи, Кретьен, вслух не произносят.
Подойдя к одному из книжных шкафов, почти не глядя выдернула толстую старинную книгу в темном переплете, быстро перелистала.
— Вы очень любознательны, молодой человек. Прошу!..
Кейдж начал читать и покраснел ушами. Чуть не ляпнул: «Да я не в том смысле...», но вовремя прикусил язык.
— Вы уверены, что вам хватит одного яйца на завтрак? У нас тут другие традиции.
...Из-за траура — и, само собой, традиций. Как должна вести себя вдова? Черное платье, церковь, платок у глаз, когда же пройдет положенный срок — живи себе дальше. И никто не упрекнет.
Одного вареного яйца репортеру Гранту вполне хватало — если добавить к яйцу свежую булочку с маслом и чашку кофе. Легок, к бегу привычен. Встал вместе с солнцем — и вперед. Работал же после заката, наращивая «минус» в очках.
— Мадам Кабис! Я видел у вас пишущую машинку. Не могли бы вы перепечатать то, что я пишу? Два экземпляра, на английском. Заплачу, сколько скажете.
* * *
