– Взвод, стой! Напра-а-во! Равняйсь, смирно!..
Герр гауптман тоже изменился. Исчез стек вместе с привычной формой. Польский офицерский мундир без погон и петлиц, четырехугольная «рогативка», тяжелая кобура на ремне. Монокль остался.
– Ублюдки! Последний раз я обращаюсь к вам именно так. Взвод будет расформирован, но прежде чем я скажу, кем вы стали, взгляните сюда!
Острый белый луч фонаря скользнул по близкой опушке, высветив чью-то руку в зеленой гимнастерке. Лицо, перекошенный, открытый в неслышном крике рот, темное пятно на груди. Рядом с ним другой, лицом вниз, рядом втоптанная в землю пилотка. Еще один, еще…
– Дороги назад для вас нет. Это солдаты большевистской Красной армии, уничтоженные нашей диверсионной группой этой ночью, при захвате аэродрома…
Лонжа вспомнил длинный мешок, лежавший возле биплана.
– В случае попадания в плен всех вас ждут пытки и расстрел, будь вы трижды коммунисты. Я доходчиво объясняю?
Строй молчал, многие пытались смотреть в сторону, кое-кто сжал кулаки.
– Вижу, поняли! – офицер белозубо усмехнулся. – А теперь о том, куда вы попали.
Затянутая перчаткой рука взметнулась вверх, к серому рассветному небу.
– Это – Вайсрутения, одна из республик СССР. Живущие здесь поляки, литвины и немцы восстали против власти евреев и большевиков. Во главе движения – военный лидер Вайсрутении генерал Булак-Балахович[42], ему помогают поляки. Мы – добровольческий отряд…
Строй неслышно колыхнулся, словно от удара волны.
– Добровольческий, ублюдки! Я силой вас из «кацета» не тащил… Мы прибыли для защиты мирного немецкого населения – и будем его защищать всеми возможными методами. Два других ваших взвода тоже здесь, в Вайсрутении, и уже вступили в бой. Это все, что вам нужно знать. На всякий случай еще раз напомню: вы – не солдаты, на вас чужая форма, вы прибыли сюда без объявления войны. Единственный шанс выжить – беспрекословное подчинение командирам. А теперь, когда вы все поняли… Первое отделение – нале-е-ево!..
И снова – бегом, на этот раз к другому краю аэродрома. Там уже строился взвод – незнакомые парни в такой же форме без погон. Хмурый здоровяк с тяжелым пистолетом-пулеметом за спиной быстро осмотрел прибывших и указал на крайнего слева.
– Остаешься! Остальные – в строй. Командирам отделений распределить новичков.
Судьба вновь улыбнулась – рядом с Лонжей остался все тот же Ганс Штимме.
– Называйте меня «герр фельдфебель», – сообщил командир взвода. – Все остальное – потом. Перекурите, если охота, но имейте в виду – сейчас будет марш-бросок. Отставших пристрелю сразу.
Небо над кронами стало белым, в близком лесу несмело подали голос первые утренние птицы.
Рассвет…
– Все равно перекурю! – Ганс Штимме щелкнул зажигалкой. – Ну и гадость нам выдали!
Сигареты они получили вместе с формой, по две пачки. На красно-белом фоне – черные буквы: «Klubowe». Что написано на зажигалке, Лонжа смотреть не стал. И так понятно.
– Была рота – нет роты, – вздохнул дезертир Митте. – Вот тебе и убежали… А что вообще происходит, Рихтер? Ты хоть понимаешь? Гитлер напал на Россию?
Говорить не хотелось, но Лонжа все же ответил:
– Не Гитлер – Польша. Нас тут нет. Найдут только трупы в «рогативках». Как отреагирует Сталин, не знаю, но Бессарабии ему точно не видать. Мы с тобой защищаем не местных немцев, а нефть в Плоешти.
Это он понял, как только примерил польскую форму. Большая война ползла на восток.
– Румынам сейчас приходится кисло, и русские нацелились на Бессарабию, свою бывшую провинцию. Гитлеру от этого ни тепло, ни холодно, но за Бессарабией – нефтяной район. Сталин собрал войска возле Одессы, а тут – мы… А еще есть Польша. Если начнется война, у кого ей просить помощи?
Штимме помотал головой:
– Сумасшедший дом! Надо было чаще на политзанятия в нашей ячейке ходить. Только и помню, что мировой империализм и поджигателей войны… А про Булак-Балаховича нам рассказывали, это русский белогвардеец, «kontra».
Привстал, поглядел по сторонам.
– Рвануть бы отсюда! К русским и в самом деле идти не стоит, расстреляют, причем за дело. Но лес большой… Что скажешь, Рихтер?
Лонжа думал недолго.
– Сначала – оружие. С пустой винтовкой не навоюешь… Лес, конечно, большой, но за ним – Польша. Как думаешь, нам там будут рады?
Тот, кто курил в кинозале, только вздохнул в ответ.
– Ста-а-ановись! Взвод, приготовиться к марш-броску!
Деревья беззвучно шагнули навстречу…
2 Городишко наш – стар он и мал, Тут меня знает и стар, и мал. Бешусь я или же тих и нем, Я все равно слыву невесть кем. Зла не чинил никому, ни в коем, Просто быть хотел я самим собою…Жорж Бонис перебирал струны гитары, Мод сжимала в руке кружку с недопитым вином, красавчик Кампо устроился прямо на брезенте, брошенном на редкую сухую траву. Вокруг плескалась ночь, рядом темнел проселок, а в нескольких километрах – Солнечное шоссе, дорога на Париж.
Свободны. Не верилось.
Но люди обычно не любят таких, Кто хоть чуть-чуть не похож на них – Ругали все наперебой, Кроме немых, само собой. В праздник я не шел ликовать, А оставался спокойно спать. Марши, музыка в окне – Все это было ну не по мне. Но люд честной не любит тех, Кто чем-то не похож на всех – В меня всяк тычет палец свой, Кроме калек, само собой.Дорога назад, на подзабытую Землю, показалась эксперту Шапталь необычно долгой, хотя все было, как и в прошлый раз, только наоборот. Пластинку прокрутили в обратную сторону: лифт, голоса в коридоре, гулкий звук схлопывающихся металлических створок, долгое-долгое ожидание, вежливый командир «шлюпки», скребущее чувство страха, когда тело внезапно потеряло вес, дрожь металлического корпуса. Наконец, тишина – и запах свежей земли.
Что будет дальше
