Он не вышел – выбежал из огромных дверей Главного почтамта, на миг остановившись на первой ступеньке мраморной лестницы. До сих пор не верилось, новый мир не устоялся, контуры размыты и смутны. Но глаза не лгали: площадь, вымощенная булыжником с берегов Изара, Национальный театр, резиденция монархов, памятник первому баварскому королю Максу I Йозефу при жезле и лавровом венке. Лонжа даже без труда вспомнил фамилию скульптора: Иоганн Баптист Штигльмайер. Все настоящее, реальное, залитое лучами горячего летнего солнца. И все равно в сердце, на самом донышке, плескался страх. Еще шаг, и мир исчезнет, скрывшись за густым лесным туманом, подернется пороховой гарью, обернется глухими стенами барака с цифрой «5» на стене. Слишком все невероятно.
Макс-Йозеф-плац, самое сердце Мюнхена. Бавария, его земля.
Лонжа заставил себя поверить. Все так и есть, он вернулся домой. Не встречают? Не беда, еще встретят.
Сержант Агнешка ждала у подножия лестницы, неузнаваемая в модном сером, в цвет глаз, платье с резко подчеркнутыми плечами. Узкая талия, широкая, слегка укороченная юбка, легкомысленная шапочка, миниатюрная сумочка-конверт. Край шляпки слегка сдвинут к носу, защищая то ли от солнца, то ли от любопытных взглядов. Предосторожность излишняя, народ спешит дальше, обтекая мраморные ступени бывшего дворца Тёрринг, и никому нет дела до двух молодых людей, встретившихся посреди дневной суеты.
– Przepraszam, pani Michnik, zatrzymał! – улыбнулся он, попытавшись выговорить фразу на чужом языке как можно тщательнее. Не угодил, девушка, взяв его под руку, оглянулась.
– Больше так не делай, солдатик. С твоим акцентом только фермы грабить. «Matka! Kurkа, jajka, mleko!» До сих пор не понимаю, как тебя такого могли на задание отправить?
Он поглядел вокруг и успокоился уже окончательно. Нет, не мираж. Бавария, Мюнхен и суровый сержант в качестве конвоя. Все-таки прорвался.
* * *Лонжа был уверен, что в Германию его перебросят тайно и уже представлял, как легкий биплан без номеров и опознавательных знаков приземляется на ночной поляне где-нибудь в лесу, скажем, южнее Нимфенбурга. Но вышло совсем иначе. Военный самолет доставил их в Познань, тот самый Позен, откуда родом родители гефрайтера Евангелины Энглерт, а затем они, переодевшись и заглянув в свои новые документы, на самом обычном такси поехали в городской аэропорт. Молодожены пани и пан Михник отправлялись в романтический свадебный вояж, арендовав новенький, только что с завода, пассажирский моноплан Hopfner HV.8/29GR. В салоне на шесть мест их ждал большой букет белых лилий и бутылка французского шампанского.
В аэропорту Мюнхен-Рим, тоже новом, открытом лишь в прошлом году, к чете новобрачных отнеслись с пониманием, даже не став осматривать багаж. Пограничник поставил печати в паспорта и пожелал приятного путешествия, не забыв улыбнуться. Все оказалось слишком просто, но сержант Агнешка пояснила, что так обычно и делается. Но простота эта кажущаяся, в сумочке-конверте ждет своего часа еще пара паспортов, на этот раз немецких. В детали же она посоветовала не вникать, все равно из дезертира Лонжи разведчика не получится.
Вникать не стал, поверил. Разведчик из него и в самом деле никакой.
* * *– Очень повезло, Агнешка. Когда все задумывалось, я точно наметил день, когда приеду в Мюнхен. По часам расписал. Именно сегодня я должен отправить телеграмму в Париж, что все идет по плану. Иначе бы сорвалось.
– Какой дилетант готовил вашу операцию? Таких из разведки метлой гнать нужно!
– Метла? Что-то новое. Я и готовил, точнее, мы с другом. Самое трудное не это, следовало уговорить нескольких упрямцев. Кажется, удалось.
– Твой друг прислал телеграмму до востребования? У меня нет слов, солдатик. Ну, что у нас сейчас? Встреча со связным? У него будет в зубах свежая газета, а в руке красный воздушный шарик?
– Нет, сержант Агнешка, мы пойдем к отцу Лоренцо.
– Ты… Ты не шутишь?
– «Hence will I to my ghostly father’s cell, his help to crave and my dear hap to tell…»[44] Нет, не шучу. Правда, со времен Шекспира кое-что изменилось. Скромный монах переехал в столицу Баварии и стал архиепископом Мюнхенским и Фрайзингским. Дворец Хольнштайн, совсем недалеко отсюда. Посторонних не пускают, но я зайду с черного хода.
* * *Лестница ничем не напоминала дворцовую – узкая и темная, несмотря на высокие стрельчатые окна. Второй этаж, два пролета, посреди маленькая площадка-пятачок. Можно взбежать за минуту, даже меньше, нацепив тяжелый ранец и повесив на плечо пистолет-пулемет «Суоми» с полным магазином. По сравнению с тем, что уже пройдено, даже не шаг, полшага всего.
Лонжа перешагнул первую ступеньку. Остановился, вытер пот со лба. Только сейчас, у самой цели, он вдруг понял, на что замахнулся. Мечты, разговоры с другом, тяжелые споры с родителями, планы и надежды, все это касалось лишь его одного, эмигранта, прожившего почти всю короткую жизнь вдали от Родины. Мечтать может каждый, никому не запретишь войти в построенный из грез дворец. И даже то, что с ним случилось: тюрьмы, лагерь, муштра на полигоне, война в чужой земле – только подробности собственной биографии. Время мира – бурная река – несла, не спрашивая, от одного камня к другому, и счастье, что удалось уцепиться за берег. Сейчас же он сам шел сквозь Время, с трудом преодолевая ступень за ступенью. Воздух сгустился, став вязким и тяжелым, ступени неслышно уходили вниз, проваливаясь в бездонную трясину. Память невиданной тяжестью давила на плечи, заставляя вновь и вновь сомневаться и в себе, и в успехе того, что задумано.
– Мы с тобой оба спятили, – сказал ему друг, прощаясь.
– Безумцам иногда везет, – ответил он, даже не понимая до конца, что говорит.
Героев из мифа призывают на подвиг, многословно и красноречиво. Лонжа, циркач-неудачник, пришел сам, без спросу. Не герой, и в мифы не запишут. Только вот других не нашлось.
У высокой черной двери остановился. Еще не поздно повернуть назад… Нет, поздно!
Стучать не стал, потянул за холодную бронзовую ручку и шагнул навстречу Судьбе.
– Я пришел.
Иных слов не нашлось. Но и этих хватило.
* * *Когда-то это был просто герцогский замок, звавшийся Нойвест. Суровые зубчатые башни, высокие стены, ров, полный воды. Красоты не искали, думали о защите. Но
