Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918…
7 ноября, в годовщину штурма Зимнего, точно день в день, вооруженная толпа ворвалась в Мюнхенскую Резиденцию. Не нашлось даже юнкерского караула, решившегося защитить законного монарха. Дворец пал и сгинул, уйдя в память и став обычным зданием о двух сотнях комнат и залов. Германия – не Россия, победители не грабили и не жгли. Запечатали двери, поставили охрану с пулеметами, взяли все на строгий учет. А через два года Свободное государство Бавария постановило открыть музей. Даже не один, целых три, слишком велико оказалось наследие павших. Время работы – с 10 до 17-ти, входной билет – 10 марок, детям и студентам – скидка.
В день, когда супруги Михник прибыли в Мюнхен, музеи работали. На следующий день тоже, а дальше – выходной. Большой церковный праздник – День Каменной Девы Баварской.
* * *Мысли-птицы улетели за горизонт, слово путалось за слово, и он даже не успевал понять, о чем его спрашивают.
– План музея у тебя есть? Нужно заранее наметить план отхода, а еще лучше самим сходить и поглядеть. Солдатик, солдатик, не спи! О чем ты думаешь?
Он ни о чем не думал. Губы стали каменными.
– Нет у меня плана, сержант Агнешка. Ничего, не заблужусь, нам надо в храм Всех Святых, там есть ход из королевских покоев. Архиепископ получил разрешение отслужить праздничную мессу. Власти пошли навстречу, в Баварии стараются не ссориться с Церковью.
– Август! Сейчас я отведу тебя в отель, привяжу к кровати и накалю нож на огне. О чем ты говорил со своим отцом Лоренцо?
Надо было улыбнуться, и Лонжа сумел сделать это.
– Естественно, о венчании.
– «If that thy bent of love be honourable, thy purpose marriage, send me word to-morrow…»[45] Могу узнать, с кем, солдатик? Меня ты пока не спрашивал.
На душе было горько и пусто. Не спрашивал. И не спросит.
– Венчают не только будущих супругов.
– Август! Ты меня не пугай!..
Ему очень хотелось сказать что-то иное, но с языка сорвалась правда:
– Мне самому страшно.
2За окном кафе вздымались ввысь неровные струи фонтана, над ними возвышалась четырехугольная башня под черным крестом – колокольня приюта Милосердия, слева зеленел сквер, справа, впритык, громоздились скучные серые дома. Лион, площадь Антуана Понсе, как раз между площадью Белькур и набережной Роны. Недопитый кофе давно остыл, в пепельнице скучали окурки, а красавчика Кампо все нет и нет. Мод, впрочем, не скучала, размышляя о том, что жизнь куда сложнее, чем кажется. Мысль глубоко не новая, однако актуальная. Повод лежал здесь же, на скатерти, слева от чашки – желтый, сложенный вдвое бланк телеграммы. Таковых было две, однако первая, от шефа, не таила загадок. Профессор Мориарти одобрял сделанное и желал дальнейших успехов. Вторая же заставила задуматься, причем всерьез.
На почтамт, что расположился слева от башни с крестом, они зашли с красавчиком вместе. В окошке «До востребования» Арману ничего не досталось, и он, ненадолго задумавшись, попросил обождать. Договорились встретиться в кафе, где уже бывали этим утром.
Жорж Бонис и «Вспышка» обживали кемпинг в пригороде Венисьё, им же предстоял очередной поход за современным искусством. Три адреса – частная галерея и две коллекции, тоже частные. Государственные и муниципальные музеи шеф по-прежнему игнорировал.
До местного культурного наследия дело пока не дошло, однако телеграмма, полученная из Парижа, тоже имела прямое отношение к искусству. Коллега-художник, которому Мод поручила сделать копии с десяти картонных этюдов, не успевал в срок, и эксперт Шапталь попросила дать знать, как только работа будет окончена. Маршрут коллеге известен, и вот телеграмма попала в Лион.
Мод, не удержавшись, вновь развернула помятый бланк. И как это прикажете понимать?
«Закончил. Проверился. Не псих».
Новость обнадеживала, но оставляла слишком большой простор для догадок. Рисунки девушка помнила. Арман Кампо увидел на них бабочку, усатый Бонис – чей-то позвоночник и женщин у колодца, ее же саму куда больше заинтересовало, как это сделано. Покойный Герман Роршах, совершенно ей неизвестный, был без сомнения очень и очень талантлив. Коллега, кажется, тоже это оценил, но в какой-то излишне экстравагантной форме.
Эксперт Шапталь спрятала телеграмму в сумочку и достала блокнот, дабы занести факт в историю. Мельком подумалось, что красавчику Кампо, пугавшему ее заговором сумасшедших, пора бы уже объявиться. Коснулась карандашом бумаги, записала фамилию коллеги-художника…
– Добрый день, фройляйн!
Нибелунг Зигфрид на этот раз был не один. За его спиной – еще двое, такие же рослые и светловолосые.
– И вам добрый, – вздохнула эксперт Шапталь. – Уже дважды вы не даете мне спокойно допить кофе. В прошлый раз мы с вами помирились. Что теперь?
Подумала и кивнула на свободный стул.
– Присаживайтесь, раз пришли.
Прежде чем сесть, нибелунг сделал знак свите, и те поспешили отойти к дверям. Начинать разговор не спешил, вынул пачку незнакомых сигарет (острый силуэт самолета на темно-синем фоне), покрутил в руке, спрятал.
– Именно поэтому я пришел, фройляйн Шапталь. Не хочу, чтобы вы пострадали. Мне вообще не нравится то, что приходится делать, но отступить, к сожалению, не могу.
– Наследство, – кивнула девушка. – Помню. Большое, не делится, практического значения не имеет. А может быть все-таки договоритесь с… с Арминием?
Зигфрид поморщился.
– С Арминием – не о чем. И воевать я с ним больше не собираюсь. Дело в другом, фройляйн. Ваш спутник наверняка втянет всех вас в авантюру. Выдумает что-нибудь благородное, в духе рыцарей Круглого стола, но все сведется, как вы и сказали, к вендетте. Он, может, и уцелеет, верткий, а
