Тюремщики и узники, конвоиры и заключенные «кацета», солдаты в форме цвета «фельдграу» и другие, в красноармейских буденовках и польских «рогативках». Друзья и враги: блокфюрер Фридрих по кличке Медведь, заключенный Михаэль Куске по кличке Гном, хитрец Карел Домучик и светловолосая девушка за пишущей машинкой, герр гауптман и герр обер-фельдфебель, неровный строй братьев-«дезертиров» и вечный спутник Ганс Штимме, портовый рабочий из гамбургского района Митте. В эту ночь к нему пришли все, не было лишь гефрайтера Евангелины Энглерт – и той, что звала его Никодимом.
Ловец не поймает, Мудрец не узнает…Тени появлялись и пропадали без следа, короткая июньская ночь катилась к рассвету, а он так и не мог понять, почему его оставили Любовь и Смерть. Нестойкая колдовская явь рассыпалась темными клочьями, сон исчерпал себя до дна, даже собственный голос стал еле различимым шепотом. Нет, не пришли.
Будь он хоть Сократ: Нет мыслям преград!Лонжа ошибся – в эту ночь о нем не забыли. Смерть ждала на самом пороге белоколонного зала, но войти не смогла. Сержант Агнешка стала у нее на пути.
4О том, что впереди граница, сообщил Жорж Бонис. Уменьшил скорость, недоуменно хмыкнул и проговорил с некоторым сомнением в голосе:
– Все-таки граница. А чего же тогда в газетах пишут?
Позади Бельгард, крохотный городок, последний на французской территории, впереди, в нескольких километрах, Женева. И пограничный пост со шлагбаумом. Двое в форме проверяют старенький красный «Рено», еще двое, уже заметив «Вспышку», шагнули навстречу.
Мод удивилась меньше. В газетах писали всякое. Официально объявлено, что Швейцарская Конфедерация перестала существовать, как выразился сам премьер Леон Блюм, «показав свою полную историческую несостоятельность». Четыре западных кантона отныне находились под защитой прекрасной Франции. Все прочее, кроме италоязычного кантона Тичино, забрали себе немцы, упиравшие, правда, не на «защиту», а на единодушное желание местного немецкого населения, о чем свидетельствовал молниеносно проведенный плебисцит. Тичино подгреб под себя Муссолини, воздвигнувший по этому поводу мраморный монумент в самом центре Рима. О пышных торжествах в столице Италии журналисты не преминули сообщить, а вот что творилось в самой бывшей Конфедерации, понять было мудрено. Франция заявила, что предоставляет «своим» кантонам особый временный статус, приравняв их к заморским департаментам. Швейцарцам были обещаны безопасность, гарантии местного самоуправления и полное процветание. Первым следствием этого стало ограничение въезда, о чем тоже упоминалось в прессе, но как-то походя.
– Цель поездки? – мрачно вопросил пограничный чин, и, не дожидаясь ответа, продолжил заученной скороговоркой: – Везете ли оружие? Наркотики? Агитационную литературу?
Окинул недоверчивым взглядом кемпер и подвел итог:
– Прошу всех выйти из машины и приготовиться к осмотру.
На этот раз эксперт Шапталь удивилась всерьез. В прежней Швейцарии, еще вполне исторически состоятельной, она бывала несколько раз. Граница пересекалась без малейших проблем, паспорт в окошко и «Счастливого пути, мадемуазель!» Кое-что и в самом деле изменилось. Оставалось порадоваться, что пистолет, маленький «испанец», остался в Париже. Подсказал все тот же шеф. «У них там что-то непонятное, – молвил он, глядя на карту маршрута, – лишнего лучше с собой не брать».
– Значит, недаром болтают, – задумчиво молвил усач, глядя как служивые ретиво устремились к кемперу, предварительно заглянув в кабину и не найдя там крамолы. – Армия Гизана, слыхали?
Красавчик Арман пожал пиджачными плечами.
– Я думал, это журналистские байки. Немцы тоже пишут про подполье во французской зоне. Поэтому и туристов перестали пускать.
Про оберсткомменданта Анри Гизана, уроженца кантона Во, что сразу же за кантоном Женева, Мод действительно слыхала. Говорили разное, но большинство склонялась к тому, что «боевое крыло швейцарского Сопротивления», им возглавляемое, на самом деле одно из подразделений французской военной разведки. Прекрасная Франция старалась в меру возможностей осложнить жизнь соседке за Рейном. Очередной бюллетень Сопротивления появлялся в газетах, как правило, в дни очередного обострения франко-германских отношений.
Но Анри Гизан далеко, а вот за черноголового Мод начала серьезно волноваться. То, что иностранец, ладно, но красавчик едва ли забыл в «Гранд-отеле» свой пистолет.
– Прошу открыть сумочку. Извините, мадемуазель, порядок есть порядок. Разрешите взглянуть на вашу пудреницу? Спасибо! Какую сумму денег везете?
Когда ее, наконец, оставили в покое, эксперт Шапталь поспешила к своим спутникам. Возле мрачного насупленного Бониса стояли двое в форме, причем один, званием постарше, внимательно изучал какой-то длинный машинописный список. Кампо, напротив, улыбался, несмотря на то, что пограничник держал в руках знакомый браунинг 1906 года.
Рука нырнула в карман. Бумага, чуть примятая, сложенная вчетверо. А поверх ее – небольшая книжица с приметным белоголовым орлом.
Мод уже устала удивляться. Американский паспорт. Вот, значит, из какой Лотарингии пожаловал таинственный Арминий!
* * *– У них там списки всяких нежелательных, – без всякого энтузиазма пояснил Бонис, затягиваясь сигаретой. – Я уже расстраиваться начал. Не пустят, ладно, а если руки крутить станут? В последний раз мне следователь много чего наобещал.
Далеко не отъехали, остановились в паре километров после поста, уже на территории кантона Женева. Закурили все трое, сразу же как вышли из машины. Девушка чувствовала себя странно, вроде бы и не виновата ни в чем, а все равно неприятно. Красавчик Арман выкрутится, даже если его остановят с ручным пулеметом, а вот усача подставлять никак не хотелось. Если и нагрешил, то уж никак не перед нею.
– Мод, а зачем нам в Лозанну? – как бы между прочим осведомился Кампо, косясь куда-то в сторону.
Эксперт Шапталь тоже взглянула – и не без упрека. Опять у черноволосого перебои с памятью? Хорошо, хоть не собственное имя забыл, и не на паспортном контроле.
– Мы с тобой вместе маршрут прорабатывали. Лозанна, частная галерея и еще два адреса. Художники – граждане Французской республики, поэтому их работы…
– Извини, но это не так.
Арман Кампо повернулся, ударил взглядом
