Бродяги толкались, пихались, скользили, тряслись в ритме буги вокруг. Одни стояли на головах, другие топ-топ-топтались на месте. Стекло задрожало. Вскоре дрожь обрела самостоятельность и больше не зависела от топота – Мэри заметила, почувствовала это, на миг прервав танец. Дальний край купола начал проседать. Бродяги поспешили убраться поближе к центру, но Седрик так и остался там, где купол дал слабину, и прыгал выше всех – выше и выше, и его вскинутые вверх руки словно бы обнимали луну. Однако лягушонок скакал еще выше. В какой-то миг Мэри не смогла даже разглядеть его на фоне звезд в верхней точке прыжка – лишь два янтарных глаза замерцали в небе, будто далекие планеты.
Вскоре Седрик подошел к Мэри и взял ее за руку. Сачмо, с головой ушедшего в музыку, отнесло прочь, и Седрик с Мэри заскакали от края к краю купола сквозь снегопад. От его рук веяло жаром, покалывавшим кожу, как искры электричества, и Мэри стиснула их в ладонях изо всех сил.
Через несколько минут купол загудел, зарокотал под ногами. Посреди танца стекло затрещало под каблуком. Мэри взвизгнула от страха, но Седрик крикнул:
– Не бойся! Танцуй! Не останавливайся!
И Мэри доверилась ему – жару его ладоней, огню в его глазах. Волшебному огню…
Трещины углублялись, грохот нарастал, но они все равно танцевали – неистово, ни о чем не заботясь, ведь это было так весело!
Момента начала падения Мэри даже не заметила. Сперва она весила 112 фунтов, потом сделалась невесомой, но так и не отпустила рук Седрика. Осколки стекла рухнули вниз, освобождая стеклянные, но почти как настоящие перья правого орлиного крыла, глаз, клюв, когти… Мэри летела вниз – быстрее, быстрее, и хохотала на лету, хохотала до изнеможения, насколько хватало легких. В груди поднималось, вскипало что-то теплое и яркое, и она лениво раздумывала, была ли когда-нибудь в жизни так счастлива, как сейчас, падая на пол первого этажа библиотеки в объятиях Седрика. Мрамор пола медленно, крадучись, приближался. Рядом – руки и ноги, еще больше рук и ног над головой… Неподалеку мелькнула рука Сачмо, сжимавшая саксофон. Казалось, ничто вокруг – ни падающее стекло, ни взлетающий в небо орел – не издает ни звука. Не слышно было даже собственного дыхания.
В тот самый миг, когда головокружение грозило сделаться невыносимым, Седрик выпустил руку Мэри и щелкнул пальцами. Внезапно плоская и невесомая, будто опавший лист, она закружилась в воздухе. Ветер играл ею, выдумывал для нее новые движения, ерошил пальцами ее волосы, но защищал от града осколков, бушевавшего на верхних этажах.
И вдруг – что-то твердое под лопатками. Пол. Чары развеялись, и все ее 112 фунтов почувствовали себя обманутыми. Она стала так тяжела, так тяжела после того, как была такой легкой! Ей тут же страстно захотелось почувствовать это вновь и улететь прочь. Безмолвия как не бывало: стекло с оглушительным грохотом рухнуло вниз, осыпав мраморный пол, книжные полки и кресла мириадами звонких осколков.
Вскоре к Мэри подошли Сачмо и Седрик. Оба ухмылялись от уха до уха, как дурачки. Но Мэри едва взглянула на них. Она смотрела на других бродяг – легких, как хлопья снега, как бабочки. Никакой тяжести… Никаких ощущений… Почему вся жизнь не может быть вот таким простым, бездумным падением?
Орел парил в вышине, кружил на фоне глубокого неба. Какая же это радость, какая радость, что им удалось освободить его! Как он, должно быть, легок…
Наконец Мэри поднялась на ноги – вся в синяках, со звоном в голове. С первого же взгляда сделалось ясно: библиотека никогда больше не будет прежней. Стекло запуталось в волосах. Стекло завалило лифты. Стекло запорошило клавиатуры компьютеров, испортив все файлы. Стекло свисало со стеллажей, как запоздалые рождественские украшения. Зал озарился лампами аварийного освещения, и Мэри с грустью поняла, что больше не видит тишины и не слышит ее оттенков. Неподалеку сидел лягушонок Седрика, но от знакомой зеленой тишины не осталось и следа. Портреты на стене окутались мраком. Лица и ничего более. Хлещущая из труб вода на глазах превращалась в лед. Лампочки пожарной сигнализации, охранной сигнализации и сигнализации, оповещавшей о виновных в систематической порче книг, мигали вовсю, и это значило, что в одиночестве их компании оставаться недолго.
Мэри направилась к выходу, где столпились бродяги. Лягушонок тоже прыгнул вперед и приземлился прямо на башмаки Седрика.
Освободившись, Седрик взял Мэри за руку и отвел ее в сторону – туда, где их разговор не могли бы услышать бродяги.
– Мэри, здесь больше нет волшебства, – сказал он. – Нам нужно идти.
– Да, нам нужно идти.
Улыбнувшись, Мэри крепко стиснула его руку, но он мягко высвободил ладонь из ее пальцев.
– Нет, вы остаетесь. Со мной идут только бродяги да мой лягушонок. Простите.
– Но… Я думала…
– Вы ошиблись. Извините.
– Я люблю тебя, – сказала она. – Мне было так хорошо с тобой там, на крыше. Я хочу пойти с вами.
Седрик вздохнул.
– Миледи, меня любят все. Это часть моего волшебства, очень полезная, когда приходится навещать этот мир. Взять вас с собой я не могу.
– Но почему? – капризно спросила она. – Бродяг же берешь.
– Их я могу взять с собой, потому что там, куда мы пойдем, их никто не осудит. Кроме этого, они могут мне пригодиться. Вы же оказались в этой библиотеке только из-за ненависти к самой себе.
– Но теперь-то я изменилась.
– Да, это правда. Сачмо рассказал, как вы орали на портреты. А лягушонок говорит, что вы чуть-чуть не одолели его в драке. А всего минуту назад вы сказали, что любите меня, нисколько не заботясь о том, что я могу воспользоваться этим вам во зло. – На мгновение его лицо покрылось морщинами, глаза глубоко утонули в глазницах. – Не плачьте. Мне пора уводить остальных. Не вздумайте последовать за нами. Это погубит вас.
Мэри кивнула, но взглянуть ему в глаза так и не смогла.
– Полиция с минуты на минуту будет здесь. Даже мое волшебство не сможет укрыть нас от стольких любопытных глаз.
– Ступайте, – сказала она.
– Вы спасли орла, Мэри.
Мэри попыталась выжать из себя улыбку.
– Да. Наверное, так и есть.
Вслед за Седриком она подошла к выходу. Здесь Сачмо поцеловал ей руку – и вложил в нее свой саксофон. Пока Мэри изумленно таращилась на него, не зная, что на это сказать, он нацарапал на карточке: «Сбереги саксофон. Мне он больше не нужен. Не грусти, Мэри!».
Мэри кивнула, сжала его руку и замерла, провожая взглядом бродяг, идущих за Седриком наружу.
Посреди улицы их окружил, обнял город. Но что это был
