— Сюда! Жандарм…
Многие из пассажиров все еще не понимали, в чем дело. Одни стояли за Путилина — барона Ротшильда, другие — за Соньку Блумштейн — «Золотую Ручку».
— Как вы смеете?! Разбой! Освободите ее светлость!
Дзинь-дзинь-дзинь.
Резко звучат жандармские шпоры.
— Ну? Берете!
— Проклятый! — покатился истеричный хохот по вагону. — Ты, ты победил меня, Путилин!
— Рассудит нас Бог, Сонечка Блумштейн, нашла коса на камень!
«Что такое? Барон Ротшильд… светлейшая… Что случилось?» — слышались испуганные возгласы.
Лязг ручных кандалов… Команда: «Пропусти! Сторонись!»
Что это? Это — под конвоем жандармов, гремя ручными кандалами, шла светлейшая княгиня… Сонька Блумштейн.
— Помнишь, Сонечка, слова-то мои: сочтемся, милочка.
— Помню, Путилин. Велик ты, поймал меня, а только я… я убегу!
Процесс «Золотой Ручки» был один из самых cенсационных.
«Уголовные дамы» жадно всматривались в лицо знаменитой воровки-убийцы.
Сонька Блумштейн угодила на каторгу.
— Как, Иван Дмитриевич, ты тогда сразу узнал, что Киршевского убила «Золотая Ручка?» — спрашивал я позже моего великого друга.
— По уколу на шее. Она, притворно обняв несчастного, уколола его отравленным шприцем с ядом.
— Но ведь это мог сделать и кто-нибудь другой.
— На этот раз Сонечка попалась, она запуталась волосами за пуговицу сюртука убитого и оставила на ней целую прядку волос. А ее волосы я хорошо знал, так как она два раза была почти в моих руках.
— А почему ты разгадал, что Азра подослана?
— Во-первых, потому, что среди евреев почти не бывает предательства друг друга, а во-вторых, слишком уж она горячо просила меня арестовать Соньку Блумштейн.
Тайна Сухаревой башни
Сухарева башня. Страшный призракКто не знает о существовании в Москве белокаменной знаменитой Сухаревой башни? Башня эта историческая, имя ее хорошо известно всей необъятной России, поэтому нет надобности рассказывать историю ее происхождения. Москва любит свою старушку Сухаревку. Есть что-то бесконечно трогательное в привязанности к памятникам седой старины. К камню, железу относятся точно к одушевленным предметам. Да и в самом деле, разве в этих памятниках старины не сокрыта душа народа?
К любимым московским именам: «Колокольня Ивана Великого», «царь-колокол», «царь-пушка», «Василий Блаженный» относится и имя Сухаревой башни.
Стоит она в бойком узле торговой Москвы. Прямо в нее упирается узкая Сретенка, вся наполненная лавками и магазинами; дальше — через ворота — проход и попадете на Мещанскую, направо — площадь, названная именем башни — Сухаревой, налево идет под гору Садовая улица, в этой своей части величаемая тоже Сухаревой-Садовой. С давних пор и сейчас на Сухаревой площади происходит по воскресным дням, а равно и перед большими праздниками знаменитый торг, популярная «сухаревка». Торг происходит в палатках, а то и без них, прямо под открытым небом.
Море черных голов, цилиндров и разных картузов, шляп и всевозможных платков запруживает Сухареву площадь. Бывает так тесно, что нельзя шагу ступить. Торгуют тут всем, буквально всем, начиная от ржавых гвоздей и кончая бриллиантами. Со всех концов съезжаются москвичи на свой любимый торг-развал. Бок о бок вы встретите здесь и важного барина, богача, любителя-коллекционера, выискивающего среди разного хлама «антики» и «уникумы». Море нестройных звуков висит над Сухаревкой.
Резкие завывания торговцев:
— К нам пожалуйте, к нам!
— А вот самый лучший товар!
— Купец хороший… ваше степенство!
— Разрази Господи, не могу дешевле!
К ним примешиваются звуки пробуемых музыкальных инструментов: гармоний, гитар и даже удивительного гобоя. Так шумно, что барабанная перепонка готова лопнуть. Шумно, людно, но и весело. У всех веселые, довольные, смеющиеся лица. Остроты, шутки, прибаутки наполняют воздух.
— Эй, тетка, смотри, смотри, потеряла! — Тетка испуганно схватывается.
— Што, што потеряла?
— Смотри, без юбки идешь, юбку обронила!
— Тьфу! Тьфу, охальники! — вспыхивает тетка-молодуха.
Своеобразным укладом московской жизни веет от этого торжища. И над всей этой толпой возвышается серая громада высокой Сухаревой башни. Она ревниво охраняет свое царство. По поверью, весьма расхожему в Москве, Сухарева башня ведает какой-то таинственной силой. Это поверье весьма схоже с венецианским. Жители великолепной Венеции, царицы морей, твердо верили, что до тех пор, пока не рухнет башня Св. Марка, нации не грозит никакая беда. Жители Москвы так же глядели на Сухареву башню.
— Цела голубушка?
— Цела. Стоит.
— Ну, значит, все хорошо.
И вдруг случилось нечто странное, непостижимое. Одновременно в разных местах Москвы родились и стали расти необыкновенные слухи.
— Слышали?
— Что?
— Да о Сухаревой башне?
Голоса вопрошавших понижались, делались испуганно-таинственными.
Что же именно о башне я мог слышать? Историю таинственную… страшную… зловещую. Любопытство, острое, мучительное, брало верх над страхом.
— Да не томите, объясните толком!
— В башне Сухаревой видели привидение! Чувствуете, привидение…
— Кто видел?
— Какое привидение?
— Когда видели?
Вопросы так и сыпались на тех, кто приносил страшную новость.
— Кто видел? Многие-с. Какое привидение? Чудно-диковинное.
— А именно?
— Вроде как бы императора Петра Великого.
— Да что вы?! Да неужели?
— А ей-богу!
— Где же, где видели-то?
— На крыше Сухаревой, у ее маленькой башенки. Стоит это высокий человек в петровском капитанском камзоле-мундире. Волосы длинные, на голове тогдашняя треуголка, через плечо — портупея, сбоку на ней висит шпага, чулки, туфли.
— Ну?
— Постоял, постоял страшный призрак, постоял, поглядел на Москву, а потом скрылся.
Эффект рассказа бывал неодинаков. Одни бледнели и начинали трястись.
— Не к добру это видение!
— Истинно так: быть беде какой.
Другие — их было меньшинство — скептики, не признающие никаких дьявольщин, чертовщин, ухмылялись:
— Басни!
— Да помилуйте…
— Подите вы с этими сказками! Ха-ха-ха, Петр Великий на крыше Сухаревой башни!
— Но ведь видели…
— Кто? Выжившая из ума старуха или какие обыватели? Так ведь, как вам известно, они договорятся и не до таких еще видений, а
