Было понятно, что это касается не только экзаменаторов. Сегодняшние правоохранители назвали бы это экстремизмом.
В это время Сева вышел из здания и подошел к нам. Мы поговорили о темах сочинений и распрощались. Больше я никогда Борисова не встречал, лет через десять он погиб – утонул, купаясь в море, а еще лет через десять его сын Митя женился на Маше Севастьяновой, ученице Марины. Естественный процесс в узком кругу московской интеллигенции, где переплетаются дружеские и семейные связи, как это некогда происходило среди московского дворянства и купечества.
– О чем ты писал? – спросил я Севу.
– О романе Чернышевского «Что делать?».
«Тяжелый случай, – подумал я, – идеологически правильных текстов Сева писать не умеет».
Через несколько дней мы приехали на факультет и подошли к доске, где были вывешены отметки за сочинение.
– Двойка, – обескуражено сказал я.
– Нет, – заметил хладнокровно Сева, – ты ошибся строчкой.
Сева получил пятерку; отличных отметок было всего двенадцать из шестисот сорока.
– Чем же ты их потряс? – спросил я.
– Видимо, тем, что я сравнил структуру романа с диалогами Платона, – ответил Сева.
Теперь появилось основание для оптимизма: после сочинения конкурс сократился вдвое, но впереди было еще два экзамена. Сева сдал английский на «отлично», а на экзамене по обществоведению не смог ответить на главный вопрос советской эпохи: сколько мяса будет приходиться на душу населения после реализации принятой партией продовольственной программы. Это никем и никогда не съеденное виртуальное мясо повлияло на оценку: Сева получил четверку, и, хотя сумма отметок укладывалась в официальный проходной балл, в списке принятых на первый курс его не оказалось.
Я поехал к проректору, от которого зависело решение о зачислении. Ректорат находился в главном, высотном здании, куда попасть без пропуска было затруднительно. Но у меня было удостоверение личности, подписанное заместителем министра, с вытесненным на красной обложке гербом СССР. С таким удостоверением, так называемой красной книжечкой, я мог ходить свободно в разные учреждения.
Проректор Добреньков принял меня довольно быстро. Скандально знаменитый в новые времена декан столь же скандально знаменитого социологического факультета, он был человеком моих лет или даже моложе, с довольно бесцветным, невыразительным лицом.
Я изложил ему свои аргументы, подчеркнув, что Сева – единственный абитуриент, получивший пятерку за сочинение, набравший проходной балл и не зачисленный на факультет.
– Согласно правилам мы обязаны отдавать предпочтение лицам, имеющим трудовой стаж и отслужившим в армии, – сказал Добреньков, сделав ударение на слове «обязаны».
– Но согласно тем же правилам приоритет имеют и ребята, проявившие способности именно к избранной специальности, – возразил я. – А ведь на филфаке экзамен по литературе, то есть сочинение, – это своего рода творческий конкурс, профессиональный отбор.
– Тем не менее служба в армии, защита отечества – это священный долг, и к этим абитуриентам особое отношение. Вы производите впечатление интеллигентного человека, вы должны это понимать.
«Вот вежливый хам, демагог, разговаривать с ним бессмысленно», – подумал я и попрощался.
Отправив Марину с Севой на Рижское взморье отдыхать, я написал письмо заместителю министра высшего образования, но, не надеясь на успех, использовал и другие возможности. Один из наших заместителей министра позвонил своему коллеге в Минвуз, попросив его рассмотреть мой вопрос, обозначив тем самым определенную заинтересованность. Судя по всему, хлопотали за своих детей и другие люди, возможно, более значительные, потому что в результате на филфаке открыли дополнительные места на вечернем отделении, куда зачислили и Севу, и дочку Вадима Борисова Аню, и других абитуриентов, получивших проходной балл.
Все же тридцать пять лет не прошли даром. Как я уже рассказывал, моего талантливого одноклассника Володю Бархаша, будущего лауреата Ленинской премии по химии, в 1951 году не приняли в МГУ, несмотря на ходатайства трех академиков, включая президента Академии наук.
Но стать лейтенантом Севе было бы проще.
Швейцарская национальная проблема
Теперь наконец семейные проблемы перестали отвлекать меня от служебных обязанностей. А дел было немало. Кроме реконструкции Кременчугского автозавода я уже два года руководил проектом реконструкции другого автозавода – Уральского. Это был головной завод огромного объединения, где работали сорок тысяч человек. Завод выпускал мощные грузовики – «Уралы», которые широко использовались в армии. Машина хорошо показала себя во время военных действий в горах Афганистана, она в отличие от автомобилей КамАЗ имела капот, и, если наезжала передними колесами на мину, водитель оставался жив, потому что мина взрывалась под капотом, а не под кабиной. Оборонное значение и масштаб производства делали Уральский автозавод одним из важнейших заводов отрасли.
Прежде чем принять руководство этим проектом, я посоветовался в институте с коллегой, который хорошо знал завод и по отношению ко мне был доброжелателен.
– Видишь ли, – сказал он, – там много интересной работы и прекрасные специалисты, с которыми ты найдешь общий язык. Но не забывай, что для этого завода никогда не будут приобретать импортное оборудование, а это значит, что ты не будешь ездить за границу.
Тут он посмотрел на часы и заторопился. Дело шло к обеду, и мой коллега, хороший инженер, умный, образованный и весьма практический человек, старался в это время зайти с небольшим вопросом к директору, после чего само собой получалось, что обедать они шли вместе. Это был такой способ укрепления личных отношений с начальством, из которого извлекалась небольшая польза, в том числе в виде заграничных командировок, которые по его работе были полезны, но не обязательны.
Он трезво смотрел на вещи. Миасс, где расположен завод, – это город, закрытый в те годы для иностранцев, что делало невозможным ни шеф-монтаж сложных линий и станков, ни их гарантийное обслуживание специалистами иностранных поставщиков. Режим секретности был установлен в середине пятидесятых годов, когда в городе было создано ракетное производство. Конечно, это был секрет Полишинеля; горожане говорили, что о назначениях на производстве они узнают из передач «Голоса Америки».
Город стоит у подножья Ильменского хребта Уральских гор. Он протянулся по долине реки Миасс на много километров, но поперек его можно пройти за полчаса. В прошлые времена этот район был российским Клондайком и был таким важным источником пополнения золотого запаса Российской империи, что однажды его посетил Александр Первый. Императору захотелось попробовать себя в качестве старателя, он надел фартук и тут же поймал фарт – нашел самородок весом три килограмма. Таким образом, необыкновенное везение некоторых наших первых лиц, неожиданно извлекающих на свет божий различные редкости, имеет свою традицию.
Автозавод был создан в Миассе в начале войны на базе эвакуированной части московского ЗИЛа. Строили быстро, наспех, достраивали после войны, а теперь многое надо было реконструировать, перестраивать и строить заново. Начиналось производство нового семейства автомобилей, и, несмотря на то, что поездки за границу служили
