Прошло немного времени, и неожиданно подтвердилась старая истина, говорящая о том, что планировать будущее как повторение настоящего недальновидно. С началом перестройки режим секретности приобрел разумные рамки, и новое оборудование стало возможным импортировать. Неожиданно для себя я стал постоянно ездить за рубеж на переговоры с фирмами, сначала в страны так называемой народной демократии, а затем и на буржуазный Запад. Любопытные впечатления не технического свойства, подходящие под рубрику советской прессы «Их нравы», остались от встречи с руководством крупной американской компании. Мы беседовали в номере гостиницы за низким журнальным столиком, американцы и русские друг против друга. Переговоры шли долго, вице-президенту компании, молодому человеку баскетбольного роста и атлетического сложения сидеть надоело, он встал и прохаживался по комнате. Я задал вопрос, относящийся к его компетенции. Он подошел к своему месту, но не сел, а поставил ногу на столик и, облокотившись на колено, подперев рукой подбородок, стал отвечать мне, глядя сверху вниз. Огромный грубый башмак на толстой подошве оказался прямо под носом президента компании. Президент, немолодой вылощенный джентльмен в идеально завязанном галстуке с голым лакированным черепом, сидевший против меня, заметив ужас, мелькнувший в моих глазах, ответил мне, пожав плечами, взглядом, который можно было истолковать так: ну что с него взять, с техасского парня, мы, американцы, простые ребята.
После долгих поисков и обсуждений мы купили в Швейцарии производственную линию, и для выполнения проекта ее установки необходимо было решить технические вопросы со специалистами фирмы.
Шел пятый год перестройки, но, несмотря на либеральные времена, разрешение на мой выезд в капиталистическую страну следовало согласовать с комиссией райкома партии. Комиссия заседала в большой комнате, облицованной деревянными панелями. Со стены смотрели портреты бородатых классиков марксизма, чьи сочинения выстроились на полках застекленных шкафов. Председатель комиссии, еще не старый человек со скучающим лицом, сидел под гипсовым бюстом Ленина и листал какие-то бумаги, видимо, мое выездное дело. Несколько очень пожилых ветеранов партии сидели вокруг стола.
– Скажите, – озабоченно спросил председатель, – зачем вы туда едете?
Я объяснил.
Партийные старички были недвижимы, словно тома в книжном шкафу. Умение спать с открытыми глазами вырабатывается, видимо, годами, проведенными на партийных собраниях.
– А в вашем командировочном задании указана необходимость пропаганды решений последнего пленума ЦК партии?
– Конечно, – с энтузиазмом, не задумываясь, отрапортовал я, – в числе важнейших задач.
– Это правильно, – сказал председатель, – Швейцария хорошая страна…
Тут старички, проснувшись, взглянули на председателя, который быстро добавил:
– Но капиталистическая.
Все помолчали.
– Соблазнов много, – с оттенком мечтательности произнес председатель, – возможны провокации, будьте осторожны. Желаю вам успешно выполнить работу на благо нашей страны и перестройки.
И он крепко, как соратнику, пожал мне руку, удержавшись от поучительных рассказов о различных эксцессах, искажающих моральный облик советского человека, вроде пьянки группы наших специалистов в Германии, когда один из них в драке откусил у своего коллеги ухо.
Фирма «Георг Фишер», куда мы направлялись, находилась в Шаффхаузене, главном городе одноименного кантона, расположенном на Рейне. Где-то в этих местах знаменитый Штирлиц переправлял через границу пастора Шлага. Со мной ехали Гуров, начальник цеха, где должна была устанавливаться линия, и Лукьянов, сотрудник внешнеторгового объединения, заключившего контракт на ее покупку. Нам с Гуровым предстояло решать технические вопросы, поэтому Лукьянову делать на фирме было решительно нечего; его задачей, полагаю, было присматривать за советскими специалистами.
Шаффхаузен оказался небольшим по нашим меркам городком с населением чуть больше тридцати тысяч человек. Несмотря на будний день, он выглядел празднично: повсюду своеобразными букетами на домах развевались разноцветные флаги, по три в букете: конфедерации, кантона и города.
В гостинице нас ждал советник директора фирмы Георгий Георгиевич Рубисов, с которым мы уже встречались на переговорах в Москве. Рубисов, похожий на веселого Дон Кихота, был худощав, с седой бородкой клинышком; длинный ярко-красный шарф вокруг шеи, перекинутый через плечо, странно смотрелся на его высокой фигуре в официальном темно-сером костюме и придавал ему вид человека свободной профессии.
Жорж, как я стал называть его позднее, родился в Париже и был чуть старше меня. Его отец был из семьи украинских помещиков по фамилии Рубыс, а мать – из рода Котляревских. Они совсем молодыми людьми покинули Россию в 1918 году и преуспели на Западе. Отец сочинял хорошую музыку; у меня есть пластинка, где записаны его ноктюрны в исполнении оркестра под управлением фон Караяна. Музыкальный талант соединялся с коммерческим; он занимался бизнесом, служил в фирме «Георг Фишер», бывал по делам в Советском Союзе и построил в фешенебельном шестнадцатом округе Парижа большой доходный дом, в котором у него была квартира, занимавшая три этажа. В этом доме мы с Мариной были в гостях восемь лет спустя, когда такие частные поездки стали возможны.
Жорж окончил школу в Париже, имел гражданство США, получил образование в одном из лучших американских университетов, кажется в Стэнфорде, и свободно владел пятью европейскими языками, включая русский. В Калифорнии, где живут сын и дочь, у него был дом, виноградники, винодельческий бизнес, но значительную часть жизни он проводил в Париже. Отсюда по мере необходимости он ездил на работу в Швейцарию и в командировки в другие страны, в том числе и в Россию.
Окончив университет, он занимался наукой в Америке, когда вдруг стало известно, что у отца диагностировали рак и жить ему осталось полгода. Жорж бросил работу и улетел в Европу, чтобы провести с отцом последние месяцы жизни. Однако врачи ошиблись, отец прожил гораздо дольше, а Жорж втянулся в парижскую жизнь и занял место отца в фирме «Георг Фишер».
– Этот красный шарф на мне папин, – сказал он мне однажды. – Я редко расстаюсь с ним.
А говорят, что американцы не сентиментальны. Впрочем, может быть, это его русско-украинские гены.
Мне не приходилось раньше близко общаться с человеком, так ярко представляющим собой образец типичного космополита, в котором соединился широко образованный русский интеллигент с человеком западной культуры и западного менталитета. Людям, озабоченным своей национальной идентичностью, вероятно, трудно было бы понять семью, где у ее главы первая жена была англичанка, вторая – румынка, дочь замужем за этническим японцем, а сын женат на филиппинке.
В Швейцарии мы, конечно, не только работали, но и смогли поездить по стране. Однажды в воскресенье Жорж предложил поехать в Лихтенштейн в гости к потомку основателей заповедника в Аскании-Нова барону Фальц-Фейну, с которым он был в дружбе.
– Но у нас же нет визы Лихтенштейна, – возразил Лукьянов.
– Граница существует номинально. Паспорта не проверяются.
– А если что-то случится в дороге и будет проверка документов? Кроме того, нас могут не пустить обратно в Швейцарию. Будет скандал и колоссальные
